Том 6. Пьесы 1871-1874

Настя. Ах, этот чай! Вся и беда-то от него. Послушайте! Вы писали, что придете ко мне, а у меня решительно ничего не было, нечего и заложить; а мне хотелось вас чаем напоить, вот я и пошла. Я не знала, что это так дурно.

Баклушин. Так вы это для меня? Благодарю вас. Но вот что, Настасья Сергевна: коли денег нет, так работать надо, работать, а не милостыню просить.

Анна. А вы думаете, мы сложа руки сидим? Мы чуть не ослепли от работы. Да что стоит наша работа, когда мы ничего не умеем. Мы на хлеб не вырабатываем.

Баклушин. По-моему, уж лучше в горничные идти.

Настя. Тетенька, вон что говорят. Найдите мне место, я пойду в горничные.

Анна. Мало ль что говорят, а ты слушай всех. Где тебя держать будут? Тебе рубля в месяц не дадут. Ты и утюга-то в руки взять не умеешь. (Баклушину.) Вы видите наше положение, вы ее любите; вот вам бы и помочь бедной девушке.

Баклушин. Чем же я могу?

Анна. Ведь вы холостой?

Баклушин. Холостой.

Анна. Женитесь!

Настя. Тетенька, перестаньте.

Анна. Что за церемонии! Спасите ее, ведь погибнет.

Настя(с испугом). Тетенька, разве я погибну?

Анна. Погибнешь, душа моя. Не ты первая, не ты последняя.

Настя. Ах, как страшно! (Баклушину.) Так спасите меня!

Баклушин. Ангел мой, я люблю вас, но жениться было бы безумие с моей стороны. У меня ничего нет. Жалованья мне только хватает на платье, да и то я чуть не всем портным в Москве должен. Я сам ищу богатой невесты, чтоб поправить свои дела.

Анна. Да, вот что?

Настя. Хорошо же вы меня любите!

Баклушин. Вас-то я люблю очень.

Настя. А себя больше?

Баклушин. Немножко больше.

Настя. Бог с вами! (Отворачивается и плачет.)

Баклушин(берет ее за руку). Ну, перестаньте, Настасья Сергевна! Настенька! Ну, рассмейтесь! Ну, агунюшки, дитя мое милое! Ну, какой я муж? Я ведь шалопай совершеннейший. Ну, рассмейтесь!

Настя улыбается.

Анна. А, так вы шалопай? Да, я вижу. Ну, а нам не до шутовства! Мне слушать больно. У нас забота о насущном хлебе, а вы хотите смешить нас! Ей не агунюшки нужны! Ей нужен теплый угол да кусок хлеба. Вот подойдет осень, этому ребенку и надеть-то нечего, и кушать-то нечего, и жить-то негде. Если дядя и не погонит, так она в нашей сырой конуре умрет через неделю. Мы на вас надеялись: она, бедная, последние деньжонки истратила, чтоб принять вас поприличнее.

Баклушин. Я бы рад всей душой помочь Настасье Сергевне, но у меня есть одно ужасное обстоятельство, которое связывает мне руки. Ах, если б вы знали!

Анна. Разговор короток. Ей помощь нужна настоящая, а вы, как я вижу, ровно ничем ей помочь не можете.

Баклушин. Отчего же ничем? Дружеским участием, советом.

Анна. Отчего это богатым никто ничего не советует, а все только бедным? Как будто у бедных уж и ума нет. У нас, бедных, только денег нет, а ум такой же, как и у вас. Что нынче за свет такой! С наставлением набивается всякий, а денег никто не дает.

Баклушин. Где мне взять денег! Мне самому не хватает. Разве малость какую-нибудь!

Анна. Да хоть и малость, все-таки ей помощь. У ней ведь уж чисто ничего.

Настя. Тетенька, я от него не возьму ни за что.

Анна. Ты не возьмешь, я возьму. Коли теперь с вами нет, занесите как-нибудь. Доброе дело сделаете.

Баклушин. Непременно занесу, непременно. Ох, этот ростовщик проклятый, опутал он меня по рукам и по ногам. А я, знаете ли что, я все-таки подумаю; может быть, ведь…

Анна. Подумайте! Душу-то ее пожалейте! А то ведь я… уж там суди меня бог! Я с голоду умереть ей не дам. Я знаю, что такое голод.

Баклушин. Прощайте, мой милый ребенок. Я вот что, я к вам сегодня же зайду.

Настя. Приходите!

Баклушин раскланивается и уходит.

Явление десятое

Анна, Настя.

Анна. Ну, видела я теперь твоего знакомого довольно хорошо. Надо бы тебя поругать хорошенько, да уж и жалко.

Настя. За что?

Анна. Истратила ты свои последние деньжонки, а что толку! Послушай-ко ты меня! Выкинь ты его из головы вон.

Настя. Да ведь он сказал, что еще подумает.

Анна. Ну, да, как же! Будет он думать, нужно ему очень! А коли и будет, так ничего не выдумает. Ему бы только болтать о пустяках, вот его дело. Много таких-то по Москве бегает, да не очень-то они нам нужны. Мы иной день не евши сидим, а он придет с разговорами только оскомину набивать. И не надо его, и бог с ним.

Настя. Ах, не прогнать же его!

Анна. Отчего ж не прогнать; и прогоним. Вот он нынче придет; я тебя научу тогда, что ему сказать. Поверь, что он больше и не заглянет к нам. Да и хорошо бы. Какая от него польза? На что он нам? Сбивать тебя с толку? Так у тебя и то его немного. А тебе, душа моя, пора самой думать о себе, да, ох, думать-то хорошенько. Ребячество твое кончилось, миновалось.

Настя. Я знаю, что оно миновалось.