— Хотите ли, доктор, — отвечал я ему, — чтоб я раскрыл вам мою душу
Мы пустились рысью.
У подошвы скалы в кустах были привязаны три лошади; мы своих привязали тут же, а сами по узкой тропинке взобрались на площадку, где ожидал нас Грушницкий с драгунским капитаном и другим своим секундантом, которого звали Иваном Игнатьевичем; фамилии его я никогда не слыхал.
— Мы давно уж вас ожидаем, — сказал драгунский капитан с иронической улыбкой.
Я вынул часы и показал ему.
Он извинился, говоря, что его часы уходят.
Несколько минут продолжалось затруднительное молчание; наконец доктор прервал его, обратясь к Грушницкому:
— Мне кажется, — сказал он, — что, показав оба готовность драться и заплатив этим долг условиям чести, вы бы могли, господа, объясниться и кончить это дело полюбовно.
— Я готов, — сказал я.
Капитан мигнул Грушницкому, и этот, думая, что я трушу, принял гордый вид, хотя до сей минуты тусклая бледность покрывала его щеки. С тех пор, как мы приехали, он в первый раз поднял на меня глаза; но во взгляде его было какое-то беспокойство, изобличавшее внутреннюю борьбу.
— Объясните ваши условия, — сказал он, — и всё, что я могу для вас сделать, то будьте уверены…
— Вот мои условия: вы нынче же публично откажетесь от своей клеветы и будете просить у меня извинения…
— Милостивый государь, я удивляюсь, как вы смеете мне предлагать такие вещи
— Что ж я вам мог предложить, кроме этого
— Мы будем стреляться…
Я пожал плечами.
— Пожалуй: только подумайте, что один из нас непременно будет убит.
— Я желаю, чтоб это были вы…
— А я так уверен в противном…
Он смутился, покраснел, потом принужденно захохотал.
Капитан взял его под руку и отвел в сторону; они долго шептались. Я приехал в довольно миролюбивом расположении духа, но всё это начинало меня бесить.
Ко мне подошел доктор.
— Послушайте, — сказал он с явным беспокойством: — вы, верно, забыли про их заговор
— Пожалуйста, не беспокойтесь, доктор, и погодите… Я всё так устрою, что на их стороне не будет никакой выгоды. Дайте им пошептаться…
— Господа, это становится скучно! — сказал я им громко: — драться, так драться; вы имели время вчера наговориться…
— Мы готовы, — отвечал капитан. — Становитесь, господа
— Становитесь! — повторил Иван Игнатьич пискливым голосом.
— Позвольте! — сказал я: — еще одно условие; так как мы будем драться на смерть, то мы обязаны сделать всё возможное, чтоб это осталось тайною и чтоб секунданты наши не были в ответственности. Согласны ли вы
— Совершенно согласны.
— Итак, вот что я придумал. Видите ли на вершине этой отвесной скалы, направо, узенькую площадку? оттуда до низу будет сажен тридцать, если не больше; внизу острые камни. Каждый из нас станет на самом краю площадки; таким образом даже легкая рана будет смертельна; это должно быть согласно с вашим желанием, потому что вы сами назначили шесть шагов. Тот, кто будет ранен, полетит непременно вниз и разобьется вдребезги; пулю доктор вынет. И тогда можно будет очень легко объяснить эту скоропостижную смерть неудачным прыжком. Мы бросим жеребий, кому первому стрелять… Объявляю вам в заключение, что иначе я не буду драться.