Том 6. Революции и национальные войны. 1848-1870. Часть аторая

Жюль Жанен, уже очень известный между 1830 и 1840 годами, вступил в 1836 году в редакцию Журиаль де Деба, где оставался вплоть до 1874 года в качестве литературного и главным образом театрального критика. Одаренный легким и капризным умом и большим остроумием, владея стилем гибким, колоритным, многокрасочным и пестрым, часто очень безвкусным, порой очаровательным и всегда занимательным, он не переставал беседовать с двумя поколениями читателей о старой литературе, о современной литературе, о театре и о фантазиях самого г-на Жанена; его очень любили вплоть до того дня, наступившего довольно поздно, когда он потерял свою легкую и непринужденную грацию и сохранил только основу, которая была у него слаба. Это был человек выдающийся и блестящий, но опасный образец для подражания. Тем временем Монтегю в Ревю де дё Монд, как раз наоборот, выказывал солидные познания, большую силу ума, истинную оригинальность самостоятельной мысли и вообще был достойным преемником Гюстава Планша. Основательно знакомый с иностранной литературой, особенно английской, обладавший широким умственным кругозором и хорошим вкусом, основанным на солидных принципах, — он был самым подходящим человеком, чтобы говорить о литературе с людьми, уже знавшими в ней толк.

Вейс, окончивший Нормальную школу в 1848 году, одно время факультетский профессор, потом политический и литературный журналист, был человек в умственном отношении весьма любопытный. Довольно образованный, хотя, по видимому, с большими пробелами, одаренный ярким воображением, стилист нервный, быстрый, живой и сильный, подчас воистину поражавший читателя внезапными взрывами красноречия, которое никогда не казалось фальшивым или неуместным, — он обладал вкусом странным, чтобы не сказать, самым ложным (поскольку в вещах такого рода никогда нельзя знать, что такое истина), какой только можно себе представить. Суждения Вейса были так эксцентричны, что их всегда принимали за парадоксы блестящего ума, который играет идеями и забавляется, слагая хвалы дождю, москиту или Калигуле. Этот большой писатель (потому что он действительно был большим писателем) создал довольно мало вследствие некоторой лености своего характера и врожденной причудливости ума. Как и следовало ожидать, он сделал блестящую карьеру столь же благодаря своим недостаткам, сколь и благодаря выдающимся достоинствам, так как некоторые читатели восхищались именно этими недостатками, а другие любили читать писания человека, о котором никогда нельзя было заранее знать, что он будет утверждать, опровергать или защищать, и от которого — а в этом есть известное очарование — постоянно можно было ждать чего-нибудь непредвиденного.

Поль де Сен-Виктор, подобно Жюлю Жанену, но в гораздо большей степени, воплощал в своем лице романтическую критику в эпоху ее упадка — ту критику, историю которой нужно еще написать, которая началась Предисловием к Кромвелю и журналом Французская муза, которая — и этого не нужно забывать — около 1836 года имела своим поборником Сент-Вёва, а позднее ряд других писателей, весьма многочисленных, но сравнительно мало известных. Ее последним словом, причудливым и раздутым почти до какого-то извращения, явился Вильям Шекспир Виктора Гюго, изданный в 1869 году. Критика эта пренебрегала логическими доводами. Она старалась составить себе о каждом данном авторе или отдельной книге некое общее впечатление, потом воспроизводила это впечатление образами, картинами, красочными и пышными уподоблениями, размышлениями, лирическими отступлениями и сплошь да рядом просто красноречивыми восклицаниями. Поль де Сен-Виктор имел кисть живописца на конце пера. Он пользовался ею умело и порою блестяще.