Том 6. Стихотворения, поэмы 1924-1925

Владимир Владимирович Маяковский Полное собрание сочинений в тринадцати томах Том 6. Стихотворения, поэмы 1924-1925

В. Маяковский. Фото. 1924 г.

Стихотворения, 1924 — первая половина 1925

Будь готов! *

Уверяла дурой дура:
нам не дело-де до Рура^*.
Из-за немцев,
      за германцев
лбам-де русским не ломаться.
Что, мол, Англия —
         за морем,
от нее нам мало горя!
Пусть, мол, прет
      к Афганистану:
беспокоиться не стану.
Эти речи
       тем, кто глуп.
Тот,
       кто умный,
      смотрит в глубь.
Если где елозит Юз^*,
намотай себе на ус,
а повел Керзон^* рукой,
намотай на ус другой.
А на третий
          (если есть)
намотай о Польше весть.
Мы
       винтовку
      рады кинуть,
но глядим врагу за спину.
Не таится ль за спиной
Врангель^*
       тот или иной.
У буржуя,
        у француза,
пуд-кулак,
         колодезь-пузо —
сыт не будешь немцем голым.
Тянет их
      и к нашим горлам.
Что ж
   лежать на печке дома?
Нет,
   рассейся наша дрема.
Что
      и где
      и как течет —
все берите на учет!
В нашей
   войсковой газете
все страницы проглазейте.
Разгремим на сто ладов:
стой на страже —
         будь готов!

[1924]

Киев *

Лапы елок,
          лапки,
            лапушки…
Все в снегу,
      а теплые какие!
Будто в гости
      к старой,
            старой бабушке
я
вчера
   приехал в Киев.
Вот стою
       на горке
         на Владимирской^*.
Ширь во-всю —
          не вымчать и перу!
Так
       когда-то,
      рассиявшись в выморозки,
Киевскую
      Русь
         оглядывал Перун^*.
А потом —
      когда
         и кто,
            не помню толком,
только знаю,
      что сюда вот
            по́ льду,
да и по воде,
      в порогах,
            волоком —
шли
        с дарами
      к Диру и Аскольду^*.
Дальше
   било солнце
         куполам в литавры.
— На колени, Русь!
         Согнись и стой. —
До сегодня
           нас
         Владимир^* гонит в лавры^*.
Плеть креста^*
      сжимает
         каменный святой.
Шли
        из мест
      таких,
         которых нету глуше, —
прадеды,
       прапрадеды
         и пра пра пра!..
Много
   всяческих
         кровавых безделушек
здесь у бабушки
         моей
         по берегам Днепра.
Был убит
      и снова встал Столыпин^*,
памятником встал,
         вложивши пальцы в китель.
Снова был убит,
          и вновь
            дрожали липы
от пальбы
         двенадцати правительств^*.
А теперь
      встают
         с Подола^*
            дымы,
киевская грудь
      гудит,
         котлами грета.
Не святой уже —
            другой,
            земной Владимир
крестит нас
      железом и огнем декретов.
Даже чуть
        зарусофильствовал
            от этой шири!
Русофильство,
      да другого сорта.
Вот
      моя
   рабочая страна,
             одна
            в огромном мире.
— Эй!
   Пуанкаре^*!
           возьми нас?..
               Черта!
Пусть еще
        последний,
         старый батька
содрогает
        плачем
         лавры звонницы.
Пусть
   еще
          врезается с Крещатика^*
волчий вой:
      «Даю-беру червонцы!»
Наша сила —
      правда,
         ваша —
            лаврьи звоны.
Ваша —
   дым кадильный,
               наша —
               фабрик дым.
Ваша мощь —
      червонец,
            наша —
               стяг червонный.
— Мы возьмем,
          займем
              и победим.
Здравствуй
      и прощай, седая бабушка!
Уходи с пути!
      скорее!
         ну-ка!
Умирай, старуха,
           спекулянтка,
               на́божка.
Мы идем —
      ватага юных внуков!

[1924]

Ух, и весело! *