Том 6. Третий лишний

Было бы чистой демагогией спрашивать у капитана, почему он вышел в море с такими болячками. Все всем ясно. С героями полярниками можно и в ванне через океан плавать. Но вот после возвращения из Антарктики судну предстоят престижные круизы с туристами. И надо успеть перед ними провернуть ремонт и отдоковаться, а для этого надо рвать из Антарктиды в минимальные сроки, иначе опоздаем к плановым срокам ремонта и выбьемся из докового графика… Ну и т. д.

16.02

Конспект грустного рассказа. Напишу когда-нибудь, быть может, раз уж услышал.

Женщина-посудомойка. Все время в низах. И проворонила в Антарктиде пингвинов — не видела ни одного. Горюет по этому поводу. Один трепливый тип говорит, что везет в рефрижераторной камере пингвиниху с пингвином. И покажет зверей ей, но только на подходе к дому, потому что пингвинов из холодильника раньше выпускать нельзя — они не прошли акклиматизацию. Она верит, носит для пингвинов деликатесы, которые тип, естественно, заглатывает сам. Экипаж включается в розыгрыш. Женщина-посудомойка неразвитая, серая, но уже любит пингвинов, которые едут в холодильнике. Наконец тип говорит, что нынче покажет птиц, но требует политра. Достать бутылку в конце рейса посудомойке — фантастика, но она достает. Ее ведут к рефрижератору, открывают камеру — там фотография пингвинов. Хохот и восторг толпы. У нее шок, хотела выброситься за борт. Тип испугался, отдал ей яйцо пингвина. Она повесила яйцо возле зеркала в каюте и успокоилась. Называется рассказ: «Одна надежда — яйцо пингвина».

19.02

Монтевидео. Ошвартовались к тому же причалу, что и десять лет назад на «Невеле».

И нынче перед моей каютой ворота номер семь — все на круги своя. Только на причале нет собак. И со мной нет судового пса Пижона, которому здесь дали прикурить местные псины прямо на причале. Правда, он отомстил им очень коварно: соблазнил симпатичную уругвайскую сучку на радость всему экипажу.

К рецензии на книгу Сомова.

Даже очень плохие писатели писали о собаках хорошо. Так уж эти существа устроены — имею в виду собак.

Сомов категорически отказывался признавать себя писателем. Один только раз в его книге есть определение «повесть», что означает косвенное признание в том, что автор предлагает читателю нечто беллетристическое.

«Ропак. Повесть о дружбе». Повесть художественная, но и полностью документальна.

Сюжет избит: полярник на зимовке привязался к щенку, вырастил могучего, деликатного, скромного, мудрого, вежливого, душевно чистого, отважного пса, привез в Ленинград, убедился в том, что свободный пес жить в квартире не может, и отправил обратно на Север. И больше уже не встретил.

В повести много смешного, а ее конец надрывает душу читателя грустью:

«Человека может привязать к себе не только теплая земля, но и холодная льдина. Человек может тосковать не только о себе подобных, но и о четвероногом друге. Так уж устроено человеческое сердце…»

Так уж устроены бывалые люди, что не боятся сентиментальных слов.

Когда читаешь Сомова и о нем, все время кажется, что душевная тонкость и чистота обязательно должны были привести его к какой-то тяжкой жизненной ошибке. Не по служебной, не по должностной, не по нравственной линии, а к ошибке сердца.

Из письма Г. П. Голубева