— Не буду спорить. Даже запомню твою мысль. Но не в том дело. Дай досказать. В нынешней ситуации я вынужден обманывать читателя изощреннее. Не просто совать ему в череп Базарова, но сообщить, что Базаров на самом деле был, явился в дом Виардо, дал Тургеневу пощечину, они подрались, но потом помирились, вместе напились и попали в вытрезвитель, который находится на углу улицы Жобера и Коньяк-Жей, недалеко от площади Пигаль. И вот ко всему этому я еще должен приложить медсправку из вытрезвителя и выписку из дневника супруга Полины Виардо, где тот злобствует по поводу происшедшего с Иваном Сергеевичем, которого вообще-то нежно любил всю жизнь. Вот после такого предисловия современный читатель совсем иначе прочитает «Отцов и детей». Понял? В этом жанре фон, подмалевка должны быть абсолютно документальны, истинно — без дураков — правдивы, а остальное…
Юра присвистнул, потому что понял.
Он походил по каюте, снял наконец очки и сказал:
— Уходи с флота. Здесь не шутки с Базаровым шутят. И про мадам Бовари здесь материала не соберешь. Уходи сам. Или тебя уйдут. И правильно сделают. Может, где-нибудь к новому жанру и привыкнут, но не на флоте.
— Но я-то без флота — нуль без палочки! Куда мне без него? В колхоз ехать и деревенщиком становиться?
— Тогда просись в обыкновенный каботаж на Певек. Галина знает, что пишет. Утешу тем, что, судя по всему, нам с тобой гореть одновременно, но на разных кострах.
— А что это значит?
— Перед Новым годом была проверка финансово-хозяйственной деятельности экипажа. По сигналу, так сказять, дозорных народного контроля. Конечно, масса упущений. Главное — нецелесообразный расход валюты по закупке малоходовых, дорогостоящих сувениров за рубежом. Тут такое дело. Ну, купил соответствующий товарищ для сувенирного ларька слоников из слоновой кости по двадцать долларов штука. Товарищ этот отлично знал, что их не купят пассажиры. И продающий это знал. И тогда дал товарищу презент. Товарищ взял презент и слоников. Слоники катаются на пароходе год, два. Потом их оформляют неликвидами. Все понял? Бухгалтер из меня плохой, потому что мало на пассажирских плавал. Вот и все. Начали с сувенирного ларька копать, и покатилось снеговой лавиной. Больше тебе пока знать ничего не надо — не для художественной литературы. Ну а в бассейновую газетку и без тебя пропечатают.
— Я не пишу о том, чего не знаю. Сувениры на лайнере для меня темная ночь. А люди у тебя молодцы — никто не проболтался!
— Так им, стало быть, если все обошлось бы, со мной еще плавать да плавать. Нынешние молодые люди зря болтать не станут в таком, стало быть, варианте. А вообще-то хороший капитан без хороших помощников — ничто. Ничтожный с хорошими — почти все. Здесь же мне никто помочь не мог. Я, конечно, надеялся, но уже в феврале Галина намекнула в радиограмме, что документальная проверка в пароходстве все подтвердила. А сейчас пишет, что приказ уже ждет.
Дальше он прочитал из письма: «Строгий выговор. В частичное погашение ущерба удержание среднего месячного заработка. Отстранение от руководства пассажирскими судами».
— Так мне и надо, Витя. Смотреть надо за порядком приема и передачи ценностей при смене материально ответственных лиц. Конец, стало быть, буржуазному образу жизни. Дарю тебе «Столкновение в проливе Пэссидж». Хотя… хотя… Годик еще погоди. Авось выплыву.
— У меня уже все перегорело, Юра.
— Надоело оставаться с этой историей один на один.
— Я это понимаю. А как вообще с нервами?
— На них не жалуюсь, но сны бывают дурацкие.
…Капитан в ответе за все. Никогда и ни гроша не взял бы Юра из государственного кармана — тут и говорить нечего.
Есть в старинной морской книге такое высказывание о подчиненных: «Если уже не по долгу службы, то по крайней мере по совести обязаны они в точности исполнять приказания начальников, которые за их ослушания наказываются». Странно звучит в наше время? По совести надо иностранные сувениры на валюту покупать, чтобы капитан голубым огнем не погорел! Только как будто об этом капитане и его судьбе подчиненные ныне и тревожатся — в гробу они его видели без всяких тапочек.