Том 6. У Лукоморья

Какова жизнь на острове?.. Человеческих следов почти незаметно. Только след вездехода пересекает остров в нескольких направлениях да темнеет штольня на одной сопке — американцы добывали здесь горный хрусталь.

Я спустился в штольню и нашел там обрывок взрывного шнура, доски от ящика с динамитом и кристаллы прозрачного камня.

В горной части острова чувствуешь себя, как на чужой незнакомой планете. Пологие каменные холмы. Скалы и мертвая вода полувысохших речек. Ни рыбы, ни каких-нибудь жуков и козявок нет в этих речках, питаемых снегом. Только синева неба да белые совы на бугорках напоминают: это все-таки родная тебе планета Земля. Наверное, все подходившие тут в первый раз испытали чувство непривычного беспокойства и даже тревоги. Карта передает это чувство: бухта Предательская, бухта Сомнительная, речки Неизвестная и Неожиданная, местечко Хищники, горы Туманная и Двуглавая…

Наш вездеход то ныряет в озера прозрачной воды, то с трудом одолевает большие поля валунов. Но что это? Водитель выпрыгнул и поднимает из воды изогнутое бревно… Бивень мамонта! Пожелтевший, в трещинах бивень огромного существа. Мои спутники не удивились. Такие находки на острове — обычное дело.

Ощущение безжизненной дикости исчезает, как только спускаешься вниз — в предгорье и на равнину. Поджарый пегий песец долго и с любопытством наблюдает, как наша машина одолевает каменистый брод через реку. Какие-то птицы низко летят над тундрой. И совсем неожиданность — в кабину залетает мохнатый шмель.

Вылезаем размяться у ручейка, и я убеждаюсь: жизнь для шмелей тут вполне подходящая — сплошные ковры цветов. Мелкие цветы, но какое разнообразие: синие, красные, оранжевые, фиолетовые. Столь же разнообразна окраска мхов и лишайников. Среди пестроты нахожу давних знакомых — полярные маки и красноватые кустики щавеля. Тут же возле воды растет низкий ивняк, который вначале принимаешь за траву…

Возвращаясь на берег, мы завернули к одинокому огоньку под горой. У костра сидели два бородатых ленинградских ботаника. Они два месяца жили в палатке и вели учет всему, «что тут растет и цветет». Я записал: на острове двести видов цветов и еще сто разных растений.

Удивительное обилие жизни, если учесть: даже летом тут бывают морозы, и земли в обычном понятии нет, только камень.

Прощаясь с ботаниками, я заметил в лощине что-то смутно белевшее.

— Снег?

— Нет, это гуси.

Мы сняли шапки и слушали, как в полутьме тихо переговаривались присевшие на ночлег птицы.

Я оказался на острове в дни, когда белые канадские гуси готовились улетать. На континентах мы видим уже пролетающих птиц, а тут они только-только собирались в дорогу. У молодых еще не окрепли крылья, и старики неустанно водили стаи вдоль побережья.

Тысячи птиц проводят лето на острове. В период гнездовий и особенно в линьку гуси совсем беззащитны. Их, как овец хворостиной, можно загонять в сети. Их так и ловят для зоопарков или для того, чтобы, откормив в загоне, осенью отведать дикой гусятины. Человеку на дальнем острове, лишенному многих радостей, трудно удержаться от подобной охоты.

Но людей становится все больше и больше. И, если не применить строгий запрет, еще одно живое существо постепенно исчезнет с лица земли. Когда-то, наверное, во многих местах на Севере гнездились эти белые птицы. Но только недоступность для человека далекого острова сохранила гусей.

Пролетая на ледовом разведчике к северу от Чукотки, мы увидели сверху медведя. Желтоватый зверь плыл между льдинами по направлению к острову, который веками служил медведям родильным домом. В конце августа, в сентябре, закончив блуждание в океане, самки приходят на остров и, побродив немного, залегают в берлоги. Первые зимовщики Врангеля в 30-х годах добывали в зиму до семи десятков зверей. Такая охота почти лишена риска. И человек иногда добровольно, возможно, в искупление своей всесильности, искал этот риск. Вот рассказ одного из первых зимовщиков:

«Когда у Званцева первый выстрел бывал неудачным и обраненный зверь уходил в берлогу, Званцев поступал «просто». Он клал винтовку на снег, доставал из кобуры «Кольт», ставил его в боевую готовность и головой вперед лез в берлогу к раненому остервенелому зверю…» Риск почти безрассудный. А сколько было по всему Северу безрассудной стрельбы без всякого риска.

Медведей убивали с бортов кораблей. Часто добычу не пытались даже забрать. Стреляли ради пустой похвальбы: «Я убил медведя». По подсчетам, медведей в Арктике осталось не более пяти тысяч. Остров Врангеля по-прежнему служит для многих из них зимним прибежищем. Присутствие человека, конечно, пугает зверей. Но вековые инстинкты каждую осень влекут беременных самок на землю.

Охота на белых медведей сейчас строго запрещена. Иногда только егерь ищет берлогу, чтобы добыть маленьких медвежат, на которых спрос во всех зоопарках. Я на два дня всего разминулся с островным егерем, который увез в Москву с Врангеля медвежат, белых полярных сов, песцов и гусей.

Старожил острова, восемнадцатилетний оленевод Сергей Кизнерцев.