Том 6. У Лукоморья

Уходя в плавание из Петропавловска, моряки на выходе в океан видят три поседевшие скалы.

Возвращаясь из океана в тихую Авачинскую губу, прежде чем обняться с людьми, моряки видят три этих камня. Скалам все равно кого встречать, кого провожать, а моряку дороги эти камни. Увидеть их — значит вернуться домой.

Название «Три брата» вполне отвечает чувству людей, увидевших землю после долгой разлуки.

Три брата.

_{Фото автора. Камчатка. 5 января 1968 г.}

Он жил, чтобы летать

Нет Гагарина.

Мне позвонили, чтобы срочно приехал в редакцию. Редактор сказал два слова: погиб Гагарин.

Сбивчивые вопросы: как? что? где? Может, это еще неточно?… Потом мы молча и тупо глядим на большие часы и, кажется, начинаем замечать, как движется большая черная стрелка. И уже в машине, через маленький приемник, я услышал то, что так не хотелось слышать.

Семь лет назад, вот так же в машине утром, я услышал имя: Гагарин. Вдоль дороги тогда стояли толпы людей, они просили остановить машину и открыть дверцу — все хотели услышать: что там совершил парень, родившийся в Гжатске. И вот опять весеннее утро, десять часов. И опять имя: Гагарин. И просьба подождать минутку, погромче включить приемник. И вопросы: как? что? где?

В один час в каждом доме стало известно, что нет Гагарина. Люди знают, что жизнь состоит не из одних только хороших вестей. Но Гагарин… невозможно поверить.

И вот уже гора телеграмм на редакционных столах, музыка, от которой сжимается сердце.

И суетня воробьев в весенних лужах, и пение скворца, который только что прилетел в Москву, кажется неуместными. Нет дома в стране, где бы не вздохнули, не всплакнули сегодня. Ушедший от нас человек был частицей чего-то большого, что нас объединяет.

Он был русским человеком. И каждый русский гордился, видя в нем лучшие черты своей нации. Но он был сыном всех людей.

Грузин, латыш, француз, араб, узбек одинаково гордились им потому, что он был Человек и представлял все человечество, делая первый шаг в неизвестное. Мы, живущие в СССР, имели право на особую гордость — он был советским человеком, соединяя в своем имени лучшие качества советского человека. По сложным законам познания, мир, вглядываясь в его лицо, по-настоящему хорошо разглядел всех нас. Разглядел и лучше понял. За его улыбкой стоял дух народа. За его делом — стояло дело народное.

Вот почему имя Гагарина в один час покорило планету. И по той же причине нет на земле дома, где бы не разделяли сегодня нашу утрату.

Дело его жизни… Об этом так много сказано, что нет нужды повторять, как прошел его звездный час утром 12 апреля 1961 года, как много стало понятным с этого часа и как много стало возможным с этого часа. Плывут корабли по Атлантике. Много славного было на суровой морской дороге за пятьсот лет, но мы, говоря об Америке, всегда вспоминаем Колумба, открывшего новую землю. Такое же место в истории уготовлено и Гагарину. Люди привыкнут к тому, что три имени будут стоять рядом: Колумб, Магеллан, Гагарин.

Сегодня именем Гагарина мы назовем новые улицы, назовем, наверное, хороший, достойный этого имени город, мы поставим Гагарину памятник из самых долговечных металлов — это для тех, кто будет жить завтра. А мы вчера еще знали его живым. Знали, как он улыбается, как ходит. Кто-то в последний раз видел, как он надевал шлем, садясь в самолет. Жена помнит его последнее слово. Кто-то вчера получил письмо от него, а кому-то почта, возможно, еще несет его письма.

Он был хорошим человеком. Я видел его множество раз, знал достаточно близко.

Я помню, как худенький майор сбежал к нам по деревянным ступеням в домике над Волгой на другой день после приземления, помню, с какой радостью и удивлением рассматривал майор первые снимки в газете.

Семь трудных лет не изменили Гагарина.

О трудностях, какие вышли на его долю, не все и догадывались. Работа, семья, учеба и внимание людей — жадное, ненасытное, порой изнуряющее. Гагарин нес эту ношу с честью и достоинством настоящего человека и коммуниста. Не на все просьбы и пожелания он мог ответить «да». Он отвечал и «нет», в том числе нам, журналистам. Но делал это с предельным тактом и добротой. Он умел одинаково хорошо говорить и с английской королевой, и со старухой крестьянкой, которая, помню, узнала его на дороге под Ярославлем и, крестясь, подошла «поглядеть на Гагарина». Очень ему помогала в этом открытая улыбка сердечного русского человека. Наблюдая его, я всегда думал, какой безошибочный выбор сделан в апреле 61-го.

Всем нам Гагарин дорог еще и потому, что тридцать с небольшим лет его жизни — это частица нашей общей судьбы. Это детство с недоеданием, латаными штанами и учением при керосиновой лампе. Это юность после войны с кипением работ и комсомольских страстей. Это зрелость, когда убеждения позволяют человеку назвать себя коммунистом. В Гагарине мы видели своего человека.

Этим объясняется глубина наших симпатий с того дня, как мы услышали его имя, и глубина нашей скорби сегодня, когда мы с непокрытыми головами стоим у свежей могилы.