Том 6. Война и мир

L'Europe n'e^ut bient^ot fait de la sorte v'eritablement qu'un m^eme peuple, et chacun, en voyageant partout, se f^ut trouv'e toujours dans la patrie commune. Il e^ut demand'e toutes les rivi`eres navigables pour tous, la communaut'e des mers, et que les grandes arm'ees permanentes fussent r'eduites d'esormais `a la seule garde des souverains.

De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclam'e ses limites immuables; toute guerre future, purement d'efensive;tout agrandissement nouveau antinational.J'eusse associ'e mon fils `a l'Empire; ma dictaturee^ut fini, et son r`egne constitutionnel e^ut commenc'e…

Paris e^ut 'et'e la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..

Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent 'et'e consacr'es, en compagnie de l'imp'eratrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, `a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits» [160].

Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!

«Des 400 000 hommes qui pass`erent la Vistule, — писал он дальше о русской войне, — la moiti'e 'etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'arm'ee imp'eriale, proprement dite, 'etait pour un tiers compos'ee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Pi'emontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32-e division militaire, Br`eme, Hambourg, etc.; elle comptait `a peine 140 000 hommes parlant francais. L'exp'edition de Russie co^uta moins de 50000 hommes `a la France actuelle; l'arm'ee russe dans la retraite de Wilna `a Moscou, dans les diff'erentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'arm'ee francaise; l'incendie de Moscou a co^ut'e la vie `a 100 000 Russes, morts de froid et de mis`ere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou `a l'Oder, l'arm'ee russe fut aussi atteinte par l'intemp'erie de la saison; elle ne comptait `a son arriv'ee `a Wilna que 50000 hommes, et `a Kalisch moins de 18000» [161].

Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.

XXXIX

Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым ^*и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны — назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.

Над всем полем, прежде столь весело-красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»

Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить все и побежать куда попало.

Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая-то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.