Том 6. Зарубежная литература и театр

«В свое время Вахтангов, идя по линии известной пресыщенности театром (не своей, а той публики, которую Вахтангов знал до революции), поставил очаровательную „Турандот“ в этом же разрезе. Актеры играли не пьесу Гоцци, а играли какую-то труппу виртуозных любителей, затеявших подурачиться и посмешить публику вокруг пьесы Гоцци. Позднее театр Вахтангова от таких задач отошел, потому что волна новой публики и новых тем сделала для нас такое виртуозничанье ненужным.

Если бы у Пиранделло дело шло только о новых сложных пикантных приемах, только об изображении жгучего и раздражающего соуса для театрального блюда, то наш театр сделал бы лучше всего, пройдя мимо его новаторства и исканий. Но Пиранделло — большой и искренний художник. Быть может, самое подкупающее в нем — это его страстная любовь к театру, и поскольку пьеса „Нынче мы импровизируем“ является дифирамбом театру и его силам, поскольку она, с другой стороны, дает актеру возможность упражнять свои таланты на высоких образцах усложненного действия, я полагаю не только совершенно возможным, но, на мой взгляд, необходимым, чтобы какой-либо из наших театров, располагающий режиссерскими и актерскими силами, выполнил у нас этот замечательный спектакль. В некоторых театрах Запада он уже ставился и имел выдающийся успех. Я не сомневаюсь, что успех он будет иметь и у нас, но, конечно, по другим причинам, и успех совсем другой, гораздо более глубокого характера.

Приглашенный Пиранделло редактировать его пьесу, восхитительно сделанную авторски и очень хорошо переведенную Марьяновым, я не решился и не решусь наложить свою руку хотя бы на какую-нибудь деталь этого произведения, но я хочу снабдить текст предварительными редакторскими указаниями, где думаю отметить те места и элементы пьесы, которые, на мой взгляд, должны быть урегулированы или сокращены по воле самого постановщика. Для нашей публики кое-где необходимо внести больше порядка, кое-что довольно решительно сократить, притом, конечно, не в местах художественной правды, а в местах разрыва ее, где, как мне кажется, Пиранделло местами переступает границы, как в смысле их затянутости, так и в возможности внесения в публику некоторой сумятицы.

При всей своей виртуозности спектакль все-таки должен быть всегда твердо организованным и не предъявлять публике всемерных требований чисто теоретизирующего порядка.

Кроме такого общего примечания, я позволю себе только чисто внешнюю редакционную поправку к переводу. Пиранделло заслуживает того, чтобы говорить своим собственным языком. Если кто-нибудь вправе исправлять или изменять знаменитого писателя, то только сам театр, перед мощью которого Пиранделло преклоняется вообще и специально в последней своей пьесе»

(ЦПА ИМЛ, ф. 142, ед. хр. 306, лл. 1-11).