Том 6. Зарубежная литература и театр

Главное содержание комедии сплетается из двух конфликтов, в свою очередь двойных. Несколько смешная феминистка, разведшаяся с мужем и воспитавшая своих детей на полной свободе, случайно встречается со своим благоверным, сварливым и полным предрассудков мещанином. Он ей не нужен, неприятен, однако что-то тянет ее к нему. Она почти ему ненавистна по тяжелым воспоминаниям и за отвратительное, с его точки зрения, воспитание детей: Дети его шокируют, ужасают, холодны к нему, издеваются над ним. Его суровый и брюзгливый характер менее всего, казалось бы, располагает его идти на мировую. Но под его черствой внешностью живет нежное сердце, и старость заставляет искать хоть какого-нибудь гнезда. То в смешных, то в драматических чертах рисует Шоу столкновение в сердце «ученой женщины» духа независимости и строптивого высокомерия с жаждой приютить бездомного старика и загладить неясно сознаваемую вину, а в сердце ворчуна — буржуазных принципов и неуживчивости с внезапно бурно проснувшейся отцовскою любовью, а рядом и трагикомический конфликт между обоими персонажами.

Что такое убеждения как господина, так и госпожи Клан-дон-Крамптон? Они разлетятся вдребезги, когда сердце заговорит. Но в более сильной, трепещущей молодой жизнью, в более изящной форме повторяется то же в романе их старшей дочери Глории с остроумным богемцем[69] — дантистом Валентином. Валентин считает себя циником, ловким охотником за женщинами и расчетливым искателем приданого. Он думает, что его «научно-реалистическое миросозерцание», чуждое иллюзий и сентиментальности, вполне застраховало его от нелепых увлечений. Это не мешает ему, конечно, влюбиться в Глорию. Глория воспитана также в духе глубокого презрения к сантиментам: рационализм, энергия, независимость — вот ее любимые слова. Молодые люди стараются быть верными своим принципам. Тонкий и умный Валентин, чувствуя, как трепещет его сердце, воображает, старается уверить себя, что это только волнение селадона, стратега любви. Он с большим искусством иронически, хотя сквозь иронию пробивается иногда глубоко искреннее чувство, разбивает «научные» рамки, в которые девушка старалась заключить свое сердце, он искусно приводит ее к признанию страсти, к захватывающему все ее существо поцелую. Но когда мать, перед которой молодой человек в час серьезного объяснения расхвастался своим умом и своей юношески самоуверенной беспринципностью, раскрывает глаза Глории на его непозволительное донжуанство и Глория отказывает ему в продолжении романа, он вдруг с тоскою чувствует и с отчаянием сознается, что сам давно запутался в своих сетях: «Глория, я хотел разбудить в вас под ледяной поверхностью созданных вашей матерью чопорных и неживых идей глубины вашего инстинкта, ваше сердце. И что же? Это во мне проснулись эти глубины. Это мой мир трезвости и рассудочности заколебался от этих подземных ударов страсти. Я хотел победить вас и стал вашим рабом»⁸.

В другой момент Валентин так раскрывает самую существенную идею комедии:

«Не кажется ли вам, Глория, что природа дает нам на время пожить на свободе и насочинить разных руководящих принципов и теорий, а потом какая-то всесильная рука протягивается над нами, хватает нас, как котят, за шиворот и делает с нами что хочет, пользуясь нами в своих целях»⁹.

Таким образом, повсюду борьба сознания с инстинктом. Что же, огорчается Шоу хрупкости первого перед темной мощью последнего? Фантастический адвокат в последнем действии говорит:

«Вы говорите, это бессмыслица. Но все ведь, все бессмыслица. Рассуждать, хотеть, любить — бессмысленно. Жить бессмысленно! Умереть — разумно. Но мы живем. Мы будем жить. Да здравствует жизнь!»¹⁰

Постановка под руководством Жанвье тщательная и продуманная. Почти все исполнители на своих местах. Ансамбль великолепный, исполнение концертное. Словно инструментальный септет какой-нибудь. Только сын знаменитого Фероди, жен-премье большой комической силы и большого брио, в живой роли Валентина несколько подчеркнул его веселую подвижность, мальчишеские ухватки, богемскую наклонность к шутовству, которые тем более неуместны в этом персонаже, что все эти черты приданы автором юному брату Глории. Валентин, конечно, серьезнее. В его парадоксах больше сарказма и горечи. Он больше философ. Он более зрел. Более очарователен мужским, а не ребяческим очарованием.

Думается, что на место приятной фигуры, созданной Жаком Фероди, более вдумчивый актер мог бы дать образ несравненно большей тонкости, может быть, даже почти трагический…