Том 68. Чехов

Чехов еще при жизни завоевывал себе читателя, зрителя, завоевы­вал почетное признание крупнейших и великих писателей-современни­ков. Но тогда же, при его жизни, насаждалась известной частью крити­ков легенда о мнимой непримечательности его таланта, якобы отданного воспеванию серых будней безвременья.

Это была борьба двух толкований Чехова, из которых одно состояло в признании исключительного гуманистического значения его творче­ства, другое — в утверждении, что творчество Чехова лишено какого- либо идеала. В плане моральном спор, длившийся годами, не принес лавров тем, кто хотел бы окрестить Чехова выразителем общественного уныния. Борьба часто сводилась к стремлению реакции отказать в пра­воте прогрессивному взгляду на Чехова как на великого жизнелюбца, отдавшего всего себя и свой гений народному счастью.

К недавнему 50-летию со дня смерти Чехова стало уже очевидно, что легенде о нем как певце безвременья почти повсеместно наступил конец. Победило высказанное после смерти Чехова воззрение Льва Толстого, который назвал Антона Павловича «несравненным художником... худож­ником жизни...» и сказал, что «... достоинство его творчества то, что оно понятно и сродно не только всякому русскому, но и всякому человеку вообще... Л это главное».

Это главное восторжествовало.

Оценивая значение Чехова для художественного развития челове­чества, писатели старших поколений и наши современники измеряют это значение наивысшей мерою. >

Английская писательница Кэтрин Мэнсфилд говорит о рассказе Че­хова «Степь», что это «одно из самых великих произведений мировой лите­ратуры — своего рода „Илиада" или „Одиссея"». Американец Артур Миллер считает, что Чехов «ближе к Шекспиру, чем кто бы то ни было другой». Французский романист и драматург Франсуа Мориак пишет: «Для меня Чехов олицетворяет театр, как Моцарт олицетворяет музыку».

Удивительно поэтично сказал знаменитый писатель-ирландец Шон О'Кейси: «Чехов пришел в Ирландию, туда, где я жил, и нашел широко открытой дверь каморки бедняка, его приняли с ирландским радушием и усадили па лучшее место у камина». Можно повторить эти слова, сказав, что Чехову открыли дверь все страны и усадили его на лучшее место.

Художники несхожих убеждений и вкусов сближаются в своих пред­ставлениях о Чехове благодаря неоспоримости того «главного», что от­метил Лев Толстой и что заключено в основе чеховского творчества — его человечности.