Борьба различных классов и фракций классов между собой, отдельные фазы развития которой именно и составляют революцию, представляются нашим евангелистам лишь печальным результатом существования противоречивых систем, между тем как на самом деле, наоборот, существование различных систем является результатом существования классовой борьбы. Уже из этого одного вытекает, что авторы манифеста отрицают существование классовой борьбы. Под предлогом борьбы против доктринеров они устраняют всякое определенное содержание, всякий определенный партийный взгляд, отрицают за отдельными классами право выражать свои интересы и формулировать свои требования в противовес другим классам. Они предлагают им забыть о противоположности интересов и помириться под знаменем весьма плоской и столь же откровенной неопределенности, которая за видимостью примирения интересов всех партий скрывает господство интересов одной лишь партии — буржуазной. Учитывая опыт, приобретенный этими господами во Франции, Германии и Италии в течение последних двух лет, нельзя даже утверждать, что то лицемерие, с которым здесь буржуазные интересы облечены в ламартиновские фразы о братстве, является бессознательным. Впрочем, насколько основательно знакомство этих господ с «системами», видно уже из того, что они воображают, будто каждая из этих систем является лишь частицей совокупной премудрости их манифеста, односторонне взявшей за основу какую-либо одну из собранных в нем фраз о свободе, равенстве и т. д. Их представления об общественных организациях переданы поразительным образом: сборище на улице, бунт, рукопожатие — и все готово. Революция для них вообще заключается лишь в ниспровержении существующего правительства; если эта цель достигнута, то окончательная «победа» одержана. Движение, развитие, борьба тогда прекращаются, и под эгидой Европейского центрального комитета, который будет тогда господствовать, начинается золотой век европейской республики и непрерывного благодушного ротозейства. Так же как они ненавидят развитие и борьбу, так эти господа ненавидят мышление, бессердечное мышление, — как будто какой-нибудь мыслитель, не исключая Гегеля и Рикардо, когда-нибудь мог дойти до того бессердечия, с каким они поливают публику этими разжиженными помоями! Народ не должен заботиться о завтрашнем дне и может выбросить из головы всякие мысли; когда настанет великий решающий день, народ от одного прикосновения будет наэлектризован, и загадка будущего чудесным образом раскроется ему. Этот призыв к отказу от мышления есть прямая попытка обмануть именно самые угнетенные классы народа.
«Разве мы тем самым говорим» (спрашивает один член Европейского центрального комитета у другого), «что мы должны выступать без знамени, разве мы говорим, что хотим на своем знамени написать простое отрицание? Нас не могут заподозрить в чем-либо подобном. Являясь представителями народа, давно принимающими участие в его боях, мы далеки от того, чтобы вести его к пустоте».
Чтобы доказать, наоборот,
«Мы верим в прогрессивное развитие человеческих способностей и сил в направлении предначертанного нам нравственного закона. Мы верим в ассоциацию, как единственно правильное средство достигнуть этой цели. Мы верим, что толкование нравственного закона и норм прогресса не может быть доверено ни отдельной касте, ни индивидууму, а лишь народу, просвещенному национальным воспитанием, руководимому отмеченными печатью добродетели и духа лучшими его представителями. Мы верим в святость обоих, как индивидуальности, так и общества, которые не должны ни исключать друг друга, ни бороться между собой, а гармонически сочетаться ради всеобщего взаимного совершенствования. Мы верим в свободу, без которой исчезает всякая человеческая ответственность, в равенство, без которого свобода только обман, в братство, без которого свобода и равенство являются средствами без цели, в ассоциацию, без которой братство было бы неосуществимой программой, в