Том 7

Однако не только подвижность отдельного солдата, но и подвижность самих масс армии предполагает уровень цивилизации, соответствующий буржуазной эпохе. Неповоротливость дореволюционных армий является точным отражением феодального строя; громадное количество обозных повозок с офицерским имуществом уже само по себе затрудняло всякое движение. Армии двигались вперед так же медленно, как и вся жизнь. Нарождавшаяся бюрократия абсолютных монархий внесла в дело заведывания материальной частью некоторый порядок, но в то же время ее связи с haute finance {крупными финансистами. Ред.} привели к хищениям en gros {в большом масштабе. Ред.}. Если бюрократия чем-нибудь и была полезна для армий, то вред, который она им приносила, прививая им дух схематизма и педантизма, был вдвое больше. Сошлемся на высочайшее свидетельство самого старого Фрица. Россия еще и по сей час страдает от всех этих недостатков. Русская армия, повсюду обираемая и надуваемая, форменно голодает, и солдаты во время похода мрут, как мухи. Лишь буржуазное государство удовлетворительно снабжает продовольствием свои войска и может поэтому рассчитывать на достаточную подвижность своей армии.

Таким образом, подвижность является во всех отношениях качеством, свойственным именно буржуазным армиям. Однако она является не только необходимым дополнением массового характера армий, но даже часто может заменить последний (например, пьемонтская кампания Наполеона в 1796 г.).

Но массовый характер, в свою очередь, так же является специфической особенностью современной цивилизованной армии, как и ее подвижность.

При всех разнообразных методах комплектования армии — рекрутском наборе, прусском ландвере, швейцарской милиции, всеобщем наборе, — как показывает опыт последних 60 лет, ни в одной народной войне, при режиме буржуазии и свободного парцельного крестьянства, не было призвано под знамена более 7 % населения, следовательно, в военных действиях могло участвовать примерно 5 %. Во Франции осенью 1793 г., принимая численность населения в 25 миллионов, по этому расчету должно было быть всего 1750000 солдат, в том числе 1250000 действительных бойцов. Последние находились тогда на границах, под Тулоном и в Вандее, — считая здесь обе борющиеся стороны, — так что 1250000 вполне были налицо. В Пруссии, насчитывающей сейчас 16000000 жителей, 7 % и 5 % составили бы соответственно 1120000 и 800000 человек. Между тем вся совокупность прусских военных сил, считая и линейные войска, и ландвер, составляет едва 600000 человек. Этот пример показывает, как много даже 5 % составляют для нации.

Eh bien {Так вот. Ред.}. Если Франция и Пруссия могут сравнительно легко призвать к оружию 5 % населения, а в случае необходимости даже 7 %, то Австрия, при крайнем напряжении, может выставить лишь 5 %, а Россия едва 3 %. Для Австрии, принимая ее население в 35000000, 5 % составили бы 1750000 человек. В 1849 г. Австрия, при напряжении всех своих сил, ввела в действие около 550000 человек. Венгры, силы которых в нотах Кошута были преувеличены вдвое, имели, вероятно, 350000 человек. Примем во внимание еще 50000 ломбардцев, которые либо уклонились от набора, либо воевали в рядах пьемонтской армии, и мы получим в сумме 950000 человек, т. е. неполных 2²/₃% всего населения. При этом еще хорватские пограничные области, находившиеся в особых условиях, поставили по меньшей мере 15 % своего населения. Россия, по самому скромному подсчету, имеет 72 миллиона жителей и должна была бы, при норме в 5 %, выставить армию в 3600000 человек. Между тем ей никогда не удавалось собрать более 1500000, считая регулярные и иррегулярные войска; из этого числа на своей собственной территории она могла располагать действующей армией максимум в 1000000 человек. Иными словами, вся совокупность ее военных сил ни разу не превысила 2¹/₁₂%, а действующая армия — 1⁷/₁₈, или 1,39 %. Это объясняется весьма просто: редким населением на огромных пространствах, недостатком средств сообщения и ничтожными размерами национального производства.

Массовость средств нападения, — так же как и подвижность, — является необходимым результатом более высокой ступени цивилизации; в частности, современное соотношение численности вооруженных сил и населения несовместимо ни с одной из стадий общественного развития, предшествующих эмансипации буржуазии.

Итак, современный способ ведения войны предполагает эмансипацию буржуазии и крестьянства, он является военным выражением этой эмансипации.

Эмансипация пролетариата, в свою очередь, будет иметь свое особое выражение в военном деле и создаст свой особый, новый военный метод. Сеla est clair {Это ясно. Ред.}. Можно уже сейчас до известной степени предвидеть, в чем будут заключаться материальные основы этой новой системы ведения войны.