Том 7

– Я не хочу, Борис! – сказала она так решительно и строго, что он наклонил голову и не возразил более ни слова. – Ничего хорошего из этого не выйдет. Ты сейчас придумал, что нужно сделать: да, сказать прежде всего Ивану Ивановичу, а потом увидим, надо ли тебе идти к Крицкой, чтобы узнать от нее об этих слухах и дать им другой толк или… сказать правду! – прибавила она со вздохом. – Посмотрим, как примет это Иван Иванович. Попроси его ко мне, а Вере не говори ни слова. Она ничего не знает – и дай Бог, чтоб не узнала!

Райский ушел к Вере, а к Татьяне Марковне, на смену ему, явился Тушин.

742

XX

Татьяна Марковна внутренно смутилась, когда Тушин переступил порог ее комнаты. Он молча, с опущенными глазами, поздоровался с ней, тоже перемогая свою тревогу, – и оба в первую минуту не глядели друг на друга.

Им приходилось коснуться взаимной раны, о которой до сих пор не было намека между ними, хотя они взаимно обменивались знаменательными взглядами и понимали друг друга из грустного молчания. Теперь предстояло стать открыто лицом к лицу и говорить.

Оба молчали. Она пока украдкой взглядывала на него и замечала перемены, какие произошли в нем в эти две-три недели: как осанка у него стала не так горда и бодра, как тускло смотрит он в иные минуты, как стали медленны его движения. И похудел он, и побледнел.

– Вы от Веры теперь? – спросила она наконец. – Как вы нашли ее?

– Ничего… она, кажется, здорова… покойна…

Татьяна Марковна вздохнула.

– Какой покой! Ну пусть уж она: а вам сколько беспокойства, Иван Иванович! – тихо проговорила она, стараясь не глядеть на него.

– Что мои беспокойства! Надо успокоить Веру Васильевну.

– Бог не дает, не судьба! Только стала оправляться она, и я было отдохнула от домашнего горя, пока оно крылось за стенами, а теперь перешло и за стены…

Тушин вдруг навострил уши, как будто услышал выстрел.

– Иван Иванович, – решительно заговорила Татьяна Марковна, – по городу сплетня ходит. Мы с Борюшкой погорячились и сорвали маску с лицемера Тычкова: вы знаете. Мне бы и не под лета, да он уж очень зазнался. Терпенья не было! Теперь он срывает маску с нас…

– С вас? С кого – с вас?

– Обо мне он что-то молол – его не слушали: я мертвая… а о Вере…

– О Вере Васильевне?

Тушин привстал.

– Садитесь, Иван Иваныч, – сказала Татьяна Марковна, – да, о ней. Может быть, так и надо… может быть, это – возмездие. Но тут припутали и вас…

743

– Меня: рядом с Верой Васильевной?

– Да, Иван Иванович, – и вот где истинное наказание!

– Позвольте же узнать, что говорят?

Татьяна Марковна передала ему слух.

– В городе заметили, что у меня в доме неладно: видели, что вы ходили с Верой в саду, уходили к обрыву, сидели там на скамье, горячо говорили и уехали, а мы с ней были больны, никого не принимали… вот откуда вышла сплетня!

Он молча слушал и хотел что-то сказать, она остановила его.

– Позвольте, Иван Иванович, кончить: это не всё. Борис Павлыч… вечером, накануне дня рождения Марфиньки… пошел искать Веру…

Она остановилась.

– Что же дальше? – спросил Тушин нетерпеливо.

– За ним потащилась Крицкая: она заметила, что Борюшка взволнован… У него вырвались какие-то слова о Верочке… Полина Карповна приняла их на свой счет. Ей, конечно, не поверили – знают ее – и теперь добираются правды, с кем была Вера, накануне рождения, в роще… Со дна этого проклятого обрыва поднялась туча и покрыла всех нас… и вас тоже.

– Что же про меня говорят?

– Что и в тот вечер, накануне, Вера была там, в роще, внизу, с кем-то… говорят – с вами.

Она замолчала.

– Что же вам угодно, чтоб я сделал? – спросил он покорно.

– Надо сказать, что было: правду. Вам теперь, – решительно заключила Татьяна Марковна, – надо прежде всего выгородить себя: вы были чисты всю жизнь, таким должны и остаться… А мы с Верой, после свадьбы Марфиньки, тотчас уедем в Новоселово, ко мне, навсегда… Спешите же к Тычкову и скажите, что вас не было в городе накануне, и, следовательно, вы и в обрыве быть не могли…

Она замолчала и грустно задумалась. Тушин, сидя, согнулся корпусом вперед и, наклонив голову, смотрел себе на ноги.

744

– А если б я не так сказал?.. – вдруг подняв голову, отозвался он.

– Как знаете, Иван Иванович: так и решайте. Что другое могли бы вы сказать?

– Я сказал бы Тычкову, – да не ему: я с ним и говорить не хочу, а другим – что я был в городе, потому что это – правда: я не за Волгой был, а дня два пробыл у приятеля здесь – и сказал бы, что я был накануне… в обрыве – хоть это и неправда, – с Верой Васильевной… Прибавил бы, что… делал предложение и получил отказ, что это огорчило меня и вас, так как вы были – за меня, и что Вера Васильевна сама огорчилась, но что дружба наша от этого не расстроилась… Пожалуй, можно намекнуть на какую-нибудь отдаленную надежду… обещание подумать…

– То есть, – сказала Татьяна Марковна задумчиво, – сказать, что было сватовство, не сладилось… Да! если вы так добры… можно и так. Но ведь не отстанут после, будут ждать, спрашивать: скоро ли, когда? Обещание не век будет обещанием…