Том 7

Собеседники уставились на Вильсона — кто с любопытством, кто с испугом, но, не найдя никакой разгадки, никакого ключа к пониманию, шарахнулись от него, как от зачумленного, и, уединившись, принялись о нем судачить.

Один сказал:

— Кажется, он дурак.

— Не кажется, а так оно и есть, — поправил другой.

Третий уточнил:

— Только идиот способен пожелать, чтоб ему принадлежала половина собаки. Что же станет, по его мнению, со второй половиной, если он убьет свою? Неужели он думает, что вторая половина останется жить?

— Наверняка думает так, если этот идиот может думать. Не думай он так, он пожелал бы быть хозяином всей собаки, а не половины! Он бы понимал, что если убьет одну половину, то другая все равно тоже околеет, и ему придется отвечать за всю собаку; и никого не будет интересовать, какую именно часть он убил: свою или чужую. Что вы скажете, джентльмены, прав я или нет?

— Прав, разумеется. Владей он продольной половиной общей собаки все равно так оно и было бы; и даже владей он поперечной половиной, все равно так оно и было бы; а в первом случае — особенно; ведь если убить продольную половину общей собаки, никто не может сказать, чья именно половина убита, но владей он поперечной половиной, может быть он и сумел бы убить свою половину, и…

— Нет, все равно у него ничего не получилось бы, все равно ему пришлось бы отвечать, если бы и вторая половина издохла, а она обязательно бы издохла. По-моему, этот человек просто сошел с ума.

— Да ему и сходить-то не с чего!

Обыватель номер три заметил:

— Да что там спорить, это же олух!

— Вот именно! — подхватил обыватель номер четыре. — Болван, это прямо на лице у него написано.

— Да уж что верно, то верно — дурень! — сказал номер пятый. — Пусть другие думают, как хотят, а я остаюсь при своем мнении.

— Согласен с вами, джентльмены, — сказал номер шестой. — Это совершеннейший осел, короче говоря — простофиля. Уж если он не простофиля, тогда я, значит, не умею судить о людях!

Так Вильсона и прозвали Простофилей. Происшествие стало мгновенно известно всему городу, и каждый обыватель считал своим важнейшим долгом принять участие в его всестороннем обсуждении. За неделю приезжий превратился в Простофилю Вильсона. Правда, с годами он обрел популярность, и даже немалую, но прозвище Простофиля прочно утвердилось за ним. В первый же день ему был вынесен приговор: простофиля, и он не сумел добиться ни его отмены, ни даже смягчения. Хотя прозвище Простофиля вскоре утратило злобный и недружелюбный смысл, но оно сохранялось за Вильсоном целых двадцать лет.

Глава II ДРИСКОЛЛ ЩАДИТ СВОИХ РАБОВ

Адам был просто человеком — этим все сказано. Не так уж ему хотелось этого яблока, — ему хотелось, вкусить запретный плод. Жаль, что змей не был запретным, — Адам наверняка съел бы его.

Календарь Простофили Вильсона

Простофиля Вильсон привез кое-какие деньги и купил себе домик на западной окраине города. Только небольшой, заросший травой участок с шаткой изгородью посередине разделял его владения и владения судьи Дрисколла. Вильсон снял еще небольшое помещение в центре города и прибил у входа жестяную табличку такого содержания:

ДЭВИД ВИЛЬСОН

Адвокат и юрисконсульт.

Землемерные работы,

нотариальные акты и т. д.

Однако роковое замечание о собаке погубило его карьеру в зародыше, если говорить о юриспруденции: клиенты не являлись. Прождав довольно долго, Вильсон снял табличку и перевесил ее на свой дом, замазав краской слова о юридической практике и предлагая теперь свои услуги лишь в качестве скромного землемера и опытного бухгалтера. Время от времени ему поручали размежевать участок или какой-нибудь местный торговец приглашал его к себе привести в порядок бухгалтерские книги. С истинно шотландским терпением и мужеством Вильсон решил добиться того, чтобы город изменил о нем мнение и признал его юристом. Бедняга! Мог ли он предвидеть, какой мучительно долгий срок потребуется для этого?