Том 7

— Не пожелал я докладывать ему, вот и все, — вымолвил он наконец. — Старик собирался ехать на заре с Пемброком Говардом удить рыбу, и я решил так: если засажу близнецов в каталажку… — а я был в этом уверен, разве я мог думать, что они за такое чудовищное оскорбление отделаются каким-то пустяковым штрафом, — так вот я и решил: если я засажу их в каталажку, они будут опозорены, и дядя не потребует, чтобы я дрался с такими темными личностями; наоборот, он даже не позволит…

— И тебе не стыдно, Том? Как ты можешь так относиться к своему доброму старому дядюшке? Выходит, я ему более надежный друг, чем ты; ведь если б я знал эти обстоятельства, то, прежде чем идти в суд, я поставил бы его в известность, чтобы он успел принять меры, как подобает джентльмену.

— Да неужели? — воскликнул Том с искренним удивлением. — Хотя это был ваш первый судебный процесс? Хотя вы прекрасно знаете, что процесс был бы отменен, прими только дядюшка меры? И вы прожили бы до конца своих дней в нищете и безвестности, вместо того чтобы стать, как сегодня, настоящим признанным адвокатом? Неужели вы и впрямь могли бы так поступить?

— Безусловно.

Том пристально взглянул на Вильсона, потом сокрушенно покачал головой и сказал:

— Я вам верю, честное слово. Не знаю почему, но верю. Слушайте, Простофиля Вильсон, да ведь вы самый большущий болван на свете!

— Очень благодарен!

— Не стоит благодарности.

— Итак, он потребовал, чтобы ты вызвал на дуэль этого итальянца, а ты отказался. Ты — позор славного рода! Я краснею за тебя, Том!

— Ну и ладно! Теперь уж все равно, раз он снова уничтожил завещание.

— Признайся, Том, не был ли он сердит на тебя за что-нибудь еще, кроме этого суда и отказа драться на дуэли?

Вильсон испытующе уставился на Тома, но тот глядел на него невинными глазами и ответил без запинки:

— Нет, только за это. Если бы он раньше сердился, то начал бы волынку вчера: у него как раз было подходящее настроение. Он возил этих идиотов близнецов по городу, показывал им достопримечательности, а воротившись домой, не мог найти серебряные часы своего отца, которые очень любит, хотя они давно не ходят; он их видел три-четыре дня назад и никак не мог вспомнить, куда их девал, и страсть как разволновался; а я возьми да и скажи, что, может, они не затерялись вовсе, а стянул их кто-нибудь; тут он совсем взбеленился и обозвал меня дураком, и я сразу понял, что он именно этого больше всего и боится, только признаться не хочет, ведь украденные-то вещи реже находятся, чем потерянные.

— Фью! — присвистнул Вильсон. — Список увеличивается!

— Список чего?

— Краж.

— Каких краж?

— Обыкновенных. Эти часы не потеряны, их украли. В городе опять начались кражи — такие же таинственные, как и в тот раз, помнишь?

— Да неужели?

— Точно, как дважды два четыре! А у тебя самого ничего не пропало?

— Нет. Впрочем, да — я не нашел серебряного пенала, который тетушка Мэри Прэтт подарила мне в прошлом году ко дню рождения.

— Вот увидишь, что и его украли!

— А вот и нет. Когда я сказал, что дядюшкины часы украли и получил за это нагоняй, я пошел к себе наверх, стал осматривать свою комнату и заметил, что пенала нет; но после я его нашел — он просто лежал в другом месте.

— Но ты уверен, что остальное все цело?

— Все более или менее ценное на месте. Вот еще не знаю, где мой золотой перстень. Он стоил доллара два или три. Но я поищу, он найдется.

— Думается мне, что нет. Уверяю тебя, это был вор. Кто там, войдите!

В комнату вошел судья Робинсон в сопровождении Бэкстона и городского констебля Джима Блейка. Они сели, и после разных пустопорожних разговоров и болтовни о погоде Вильсон сказал:

— Кстати, мы сейчас обнаружили еще пропажу, если не две. У судьи Дрисколла украдены старинные серебряные часы, и вот у него, у Тома, кажется — золотое кольцо.

— Да, скверная история, — заметил судья Робинсон, — и чем дальше, тем все хуже. Пострадали Хэнксы, Добсоны, Пиллигрюзы, Ортоны, Грэнджерсы, Хейлсы, Фуллеры, Холкомы — да, собственно говоря, все, кто живет неподалеку от Пэтси Купер. У всех у них похищены разные безделушки, чайные ложечки и другие ценные мелочи, которые легко унести в карманах. Совершенно ясно, что вор воспользовался моментом, когда эти люди были на приеме у Пэтси Купер, а рабы толпились у забора, чтобы хоть украдкой повидать это представление, — вот тут-то он и похозяйничал беспрепятственно. Пэтси ужасно расстроена из-за соседей и особенно из-за жильцов, — до такой степени расстроена, что уж о своих потерях и не думает.

— Это один и тот же вор, — заявил Вильсон. — По-моему, сомневаться не приходится.

— Констебль Блейк придерживается другого мнения.

— Вот тут-то вы и ошибаетесь, Вильсон, — сказал Блейк. — Прежние ограбления совершил мужчина, хоть он нам и не попался в руки до сих пор, но по многим признакам мы, профессионалы, имеем возможность судить об этом. А на сей раз орудовала женщина.

Вильсон сразу же подумал о таинственной девушке. Она не выходила у него из головы. Но он и тут ошибся. Блейк продолжал: