Том 7. Бессмертный. Пьесы. Воспоминания. Статьи. Заметки о жизни

Госпожа Астье протянула ему шляпу, которую он искал, собираясь уехать, так как ничего не смог добиться от матери. Чтобы задержать сына еще на несколько минут, она заговорила об одном выгодном дельце, одном сватовстве, которое ей поручено.

При слове «сватовство» Поль вздрогнул и искоса взглянул на мать.

— И кого это ты собираешься сватать?

Она поклялась никому не говорить, но ему…

— Князя д'Атис.

— Сами´!.. И кому же?

Она повела своим хитрым носиком.

— Ты ее не знаешь… Иностранка… Очень богатая. Если мне удастся, я сумею тебе помочь… Все обусловлено, подтверждено письмами…

Поль улыбнулся, совершенно успокоенный.

— А герцогиня?

— Ну, само собой, она и не подозревает.

— Ее князь, ее Сами… Связь, которая длится пятнадцать лет!

Госпожа Астье пожала плечами с таким ужасающим равнодушием, с каким только женщина может отнестись к другой.

— Тем хуже для нее! В ее годы…

— Сколько же ей лет?

— Она родилась в двадцать седьмом году… Теперь у нас восьмидесятый… Считай. На год старше меня.

— Герцогиня?.. — воскликнул в изумлении Поль.

Мать рассмеялась.

— Ну да, невежа ты этакий… Чему ты удивляешься? Ты, наверное, думаешь, что она на двадцать лет моложе меня… Что там ни говори, а даже самого прожженного из вас нетрудно провести. Во всяком случае, сам понимаешь: бедный князь ведь не может всю жизнь нести на себе это ярмо, тем более что недалек день, когда старый герцог умрет и придется жениться на вдове. Представляешь себе Сами женатым на этой старухе…

— Однако! Недурно иметь тебя своим другом!

Она вскипела. Герцогиня — друг!.. Нечего сказать!.. Женщина, у которой шестьсот тысяч франков годового дохода, прекрасно знающая их тяжелое положение, она, несмотря на их близость, никогда даже не подумала прийти им на помощь… Изредка какое-нибудь платьице, шляпка от своей модистки… Практичные подарки, не доставляющие удовольствия.

— Новогодние подношения дедушки Рею, — поддакнул Поль, — атлас, географическая карта…

— О, я думаю, что Антония еще скупее!.. Помнишь, в Муссо, в самый разгар фруктового сезона, когда Сами не бывало в замке, какие нам подавали сливы к десерту? А уж там ли нет плодовых садов и огородов?! Но фрукты и овощи отсылаются на базары в Блуа и Вандом… Это уж у них в крови. Ее отец, маршал, прославился скупостью при дворе Луи-Филиппа…[4] А слыть скрягой при этом дворе!.. Все они одинаковы, эти знатные корсиканские семьи, все скаредны и чванливы. На серебряной посуде с фамильными гербами едят каштаны, от которых свиньи воротят рыла… Герцогиня! Да она сама ведет расчеты со своим дворецким… Каждое утро ей приносят показать говядину для стола… А вечером, лежа в постели, вся в кружевах — мне сам князь это рассказывал, — чуть ли не в его объятиях, она подсчитывает дневные расходы.

Госпожа Астье отводила душу. Ее пронзительный шипящий голос напоминал крик морской птицы, раздающийся с корабельной мачты. Сын слушал — вначале охотно, потом с нетерпением, мысли его были уже далеко.

— Мне пора, — прервал он ее, — деловой завтрак… Очень важно…

— Заказ?

— Нет… На этот раз архитектура ни при чем.

Она стала расспрашивать, ей хотелось все знать.

— Потом… Я тебе расскажу… Дело на мази…

Прощаясь с матерью, целуя ее на лету, он шепнул ей на ухо:

— Все-таки подумай о десяти тысячах.

Если бы не взрослый сын, предмет их скрытого раздора, Астье-Рею, согласно понятиям светским и особенно академическим, могли почитаться образцовой супружеской четой. После тридцати лет брачного сожительства их чувства друг к другу оставались неизменными, сохраняясь под снегом в температуре «холодных парников», как говорят садовники. Когда в 1850 году профессор Астье, лауреат Академии, просил руки м-ль Аделаиды Рею, проживавшей у своего деда во дворце Мазарини, молодого ученого привлекли не тонкий, стройный стан невесты, не ее нежный румянец, да и не состояние м-ль Аделаиды: родители ее, скоропостижно скончавшиеся от холеры, оставили ей скудное наследство, а дед, креол, уроженец Мартиники, знаменитый красавец времен Директории, игрок, кутила, мистификатор и дуэлист, заявлял во всеуслышание, что не добавит ни одного су к более чем скромному приданому внучки. Нет, сына овернских крестьян, гораздо более честолюбивого, чем жадного к деньгам, соблазняла только Академия. Два огромных двора, которые он ежедневно пересекал, направляясь с букетом к невесте, величественные длинные коридоры с выходящими на них пыльными лестницами были для него скорее путем к славе, чем к любви. Полен Рею, член Академии надписей и изящной словесности, Жан Рею, автор «Писем к Урании», весь дворец Мазарини, его львы, купол, этот храм, притягательный, как Мекка, — все это он держал в своих объятиях в первую брачную ночь.