Роберт Кертис, видя, что они приближаются, идет к ним навстречу и кричит громовым голосом:
- Сложите оружие!
- Смерть капитану! - ревет Оуэн.
Негодяй жестом подбадривает своих сообщников, но Роберт Кертис, отстранив пьяных матросов, направляется прямо к нему.
- Чего ты хочешь? - спрашивает он.
- Чтобы никто не командовал на плоту! - отвечает Оуэн. - Здесь все равны!
Глупец! Как будто бы не все равны перед таким бедствием!
- Оуэн, - вторично говорит капитан, - отдай оружие!
- Смелее! - кричит Оуэн своим.
Начинается схватка. Оуэн и Уилсон бросаются на Роберта Кертиса, который отбивается обломком шеста; Берке и Флейпол нападают на Фолстена и на боцмана. Я сцепился с негром Джинкстропом, он размахивает топором, стараясь меня ударить. Я пытаюсь обхватить его руками, чтобы сковать его движения, но негодяй сильнее меня. После недолгой борьбы я чувствую, что начинаю слабеть. Но тут Джинкстроп падает, увлекая меня за собой. Это Андре Летурнер схватил его за ногу и повалил.
Он-то и спас меня. Негр, падая, выпустил оружие, которым я завладел. Я хочу размозжить ему голову, но Андре останавливает меня в свою очередь.
Взбунтовавшиеся матросы оттеснены на переднюю часть плота. Роберт Кертис, увернувшись от ударов, которые пытался нанести ему Оуэн, схватил топор и размахнулся.
Но Оуэн отскочил в сторону, и топор угодил прямо в грудь Уилсону. Негодяй падает навзничь, прямо в воду и исчезает в волнах.
- Спасите его! Спасите его! - кричит боцман.
- Но он мертв! - отвечает Даулас.
- Э! Именно поэтому!.. - вырывается у боцмана, но он не кончает фразы.
Смертью Уилсона схватка закончилась. Флейпол и Берке, мертвецки пьяные, лежат без движения, мы бросаемся на Джинкстропа и крепко привязываем его к подножию мачты.
С Оуэном совладали плотник и боцман. Роберт Кертис подходит к нему.
- Молись богу! Ты умрешь! - говорит он.
- Вам, видно, страсть как хочется съесть меня! - отвечает Оуэн невообразимо нахальным тоном.
Этот ужасный ответ спас ему жизнь. Роберт Кертис, побледнев, отбрасывает уже занесенный топор, отходит в сторону и садится на край плота.
XXXIX
-
Немного успокоившись, я горячо поблагодарил молодого Летурнера, который спас мне жизнь.
- Вы меня благодарите, - отвечает он, - а ведь вам бы следовало, пожалуй, меня проклинать!
- Вас, Андре!
- Господин Казаллон, я только продлил ваши мучения!
- Все равно, господин Летурнер, - говорит подошедшая к нам в эту минуту мисс Херби, - вы исполнили ваш долг!
Чувство долга - вот что неизменно поддерживает мисс Херби. Она похудела от перенесенных лишений; полинявшее платье разорвано, свисает клочьями, но ни одна жалоба не срывается у нее с языка; молодая девушка не поддается унынию.
- Господин Казаллон, - спросила она, - мы обречены на голодную смерть?
- Да, мисс Херби, - ответил я почти жестко.
- Сколько времени можно прожить без еды?
- Дольше, чем принято думать! Может быть, долгие, бесконечные дни!
- Люди более крепкие страдают сильнее, не так ли? - спрашивает она.
- Да, но зато они скорее умирают.
Как я мог так ответить молодой девушке? Я не нашел ни одного слова надежды! Я бросил ей в лицо голую, жестокую правду! Или во мне угасло всякое чувство человечности? Андре Летурнер и его отец, присутствовавшие при этом разговоре, поглядывали на меня удивленными ясными глазами, расширенными от голода. Они, должно быть, спрашивают себя, я ли говорю все это.
Несколько минут спустя, когда мы остались с глазу на глаз с мисс Херби, она сказала мне вполголоса:
- Господин Казаллон, окажете вы мне одну услугу?
- Да, мисс, - отвечаю я взволнованно; я готов сделать для мисс Херби все, что в моих силах.
- Если я умру раньше вас, - продолжает мисс Херби, - а это может случиться, ведь я слабее вас, - обещайте бросить мое тело в море.
- Мисс Херби, я совершенно напрасно...
- Нет, нет, - протестует она с полуулыбкой, - вы были правы, что именно так говорили со мной, но обещайте исполнить мою просьбу. Это - малодушие. Живая, я ничего не боюсь... Но после смерти... дайте же мне слово, что бросите меня в море.
Я обещал. Мисс Херби протянула мне руку, и я почувствовал слабое пожатие ее похудевших пальчиков.
Прошла еще одна ночь. Минутами мои страдания так жестоки, что у меня вырываются стоны; потом боли стихают, и на меня нападает какое-то оцепенение. Очнувшись, я с удивлением вижу, что товарищи мои еще живы.