Том 7. Дневники

Увидав, что при «Ниве» Л. Андреев и пр., - они перешли с «Нивы»на «Исторический вестник». — Жизнь идет своим путем и загоняет мокриц постепенно во все более и более зловонные ямы. Я бы только радовался этому, если бы жертвой не была моя сестра.

Руссоесть опасная революционная величина. Об «Эмиле» говорится не без трепета.

Мережковский — под подозрением: его смех и как он подает Гиппиус пальто. Хорошо, верно, но… что из этого последует?

Верховая езда с этим карликовым артиллеристом в манеже «по-мужски» и «балы во второй бригаде».

Болтовня о подругах — ничтожнейшая — с подробными биографическими сведениями, как принято в захолустье. «Вышла замуж, чахотка, муж офицер…»

И рядом:«преосвященный Гермоген»… Что будет с девушкой, которая растет среди, тихих сумасшедших? Или — махнуть рукой?

Бесцельный день. Вечером пил чай у мамы.

15 января

Деснам полегче. Вчера днем переписывал пьесу, вечером пошел в оперетку. Почти все — бездарно и провинциально, в России вывозит обыкновенно комик. Примадонна (Потопчина) бесстыдна не художественно, а более житейски. Все-таки — хорошенькая, и в театре — красивые женщины.

Сегодня днем у меня была мама. А. М. Ремизову получше, температура нормальная. Серафима Павловна видела сон о нашей квартире, который он записал. — Вечером я в «Нюренбергских мейстерзингерах». Очень устал. Все — «штатское» — и пенье. Все-таки — плаваешь в музыкальном океане Вагнера. Как жаль, что я ничего не понимаю.

16 января

Под напевами Вагнера переложил последнюю сцену в стихи. Днем, едва собрался в «Тропинку» с мамой, пришел Александр Васильевич Гиппиус. Милый, хороший, болтали, обедал. О братьях его.

Письмо от А. М. Ремизова. Телефон от Садовского. Телефон с Пястом. С мамой.

Люба думает о кружке, завтра они собираются у мамы. К ней утром пришли родственники — Надежда Яковлевна Губкина. Не знает она, что делать, как жить, не живет; тяжко было бы, если бы не так сонно.

17 января

Завтракал у мамы. Дописываю (переписываю) четвертое действие. Обедала Веригина. Вечером у мамы — собрание, на котором я не присутствую (Люба, Бычковы, Женя, Бонди…). Мама по телефону (ночью) хвалит, я тоже начинаю верить, что милой будет легче среди хорошихлюдей.

А. М. Ремизов слаб, больше лежит. Советую Серафиме Павловне д-ра Грибоедова, который был сегодня у мамы, не похвалил ее состояния и опять предлагал внушение («8 сеансов — на всю жизнь»).

Письмо от В. Сытина с предложением дать стихи в весенний альманах «Вербочки».

20 января

Вчера — кончена «Роза и Крест».

Телеграмма от М. И. Терещенки, который приезжает в среду. Обедала у нас очаровательная Л. Д. Рындина. Вечером — религиозно-философское собрание. На доклад П. С. Соловьевой мы с мамой опоздали, остальное было мучительно: Женя запутался, Карташев его выругал. Масса знакомых, разжижение мозга.

Метнер, Руманов. Присутствовала Вера.

После пили чай у мамы.

Сегодня— утром разговаривал с мамой, потом звонила П. С. Соловьева, долго говорила о «деле», о котором говорил Карташев, о Жене соболезновали, о любви к Мережковскому, о том, что надо делать. Если не могут указать дела, — закрывать Религиозно-философское общество, говорит П. С. Соловьева.

У мамы днем был припадок по поводу Жени. Потом у нее обедали всякие Кублицкие.

У нас обедал Метнер, ушел около 11-ти часов вечера, Люба вечером была в уборной у Рындиной, мы с Метнером долго говорили. Вчера меня поразило еврейское в его лице, а сегодня он произвел на меня очень хорошее впечатление.

О «человечности»Гёте, у которого были все возможности «улететь», но который не улетал, работая над этим тяжко и сознательно. Не ускорять конец (теософия), но делать шествие ритмичным,т. е. замедлять (культура).О Боре и Штейнере. Все, что узнаю о Штейнере, все хуже. Полемика с наукой, до которой никогда не снисходил Ницше (который только приближал науку, когда она была нужна, и отталкивал, когда она лезла не туда, куда надо).

В Боре в высшей степени усилилось самое плохое (вроде: «я не знаю, кто я»… «я, я, я… а там упала береза»). Этому содействует Ася, Матерьяльное положение Бори («Мусагет», М. К. Морозова и «Путь», провал с именьем). Неуменье и нежеланье уметь жить.

Иисус для Штейнера, — тот, который был «одержим Христом» (?). Скверная демократизация своего учения; высасывание «индивидуальностей». Подозрения, что он был в ордене (розенкрейцеров) и воспользовался полученным там («изменник»). Клише силы.

Изобретение Скрябина: световой инструмент — рояль с немыми клавишами, проволоки от которых идут к аппарату, освещающему весь погруженный во мрак зал в цвета, соответствующие окраске нот. Красное додля Метнера — белое. Зато миу всех (и у Скрябина, и у Римского-Корсакова, и у Метнера) — голубое.

«Секта», искони (с перерывами) хранящая тайную подоснову культуры (Упанишады, Geheimlehre [65]— Ареопаг, связанный с элевсинскими мистериями). Я возражаю, что этой подосновой люди не владеют и никогда не владели, не управляли.