Том 7. Художественная проза 1840-1855

Х.Х.Х., обладавший удивительною способностью выпроваживать кредиторов и, кроме того, находивший особенное удовольствие побить человека, которому кто-нибудь должен, схватил рыжебородого за руки и пинками проводил с лестницы, приговаривая:

– Бесчестие купечества! изломанный аршин! Смеешь ругать благородных людей. Я тебя вляпаю в водевиль!

Чернобородый ушел вслед за рыжебородым. Явился мальчик, лет тринадцати, с плутовскими глазами и связкою книг.

– Сюда, – закричал ему сотрудник. – К форточке.

– Онисим Евстифеич приказали кланяться и прислали-с книжечки, вот-с…

Узел был так велик, что не мог пролезть в форточку. Мальчик стал развязывать.

– Дрянь, дрянь, дрянь и еще дрянь! – говорил сотрудник, принимая от мальчика книгу за книгою.

– Всё издания Онисима Евстифеича-с. Приказал-с просить – похвалить-с хорошенечко-с.

– А деньги есть у хозяина?

– Есть… да… нет… не знаю… кажется, нет…

– Плут! – сказал сотрудник, грозя пальцем. – Есть?

– Не знаю-с.

– Из почтамта получил?

– Не знаю-с…

– Ой, лжешь!.. Получил? Мальчик смутился.

– Вижу, вижу по глазам: получил!

– Не велел сказывать-с… не знаю-с… может быть, по-лучил-с…

– Получил! получил! – воскликнул сотрудник с необычайным жаром. – Ах, боже мой! получил! Где же слесарь, господа? Где же слесарь?

Сотрудник бросился к двери и силился разломать ее: напрасно!

– Ах, черт возьми! Вот тебе и раз! Получил, а я ничего и не знаю…

Лицо сотрудника, показавшееся снова в отверстии форточки, выражало дикую злость и отчаяние.

– Он в лавке?

– Был, да ушел, – отвечал мальчик…

– Ушел? Ну, теперь его не поймаешь!.. С кем?

– С Иваном Ивановичем… да еще, не знаю, какой-то новый, седой… Пить чай пошли.

– Куда?

– Под машину.

– Под машину?.. Х.Х.Х., попробуй оттуда: не сломаешь ни как замок… Может быть, захвачу!

Мы все вместе и каждый порознь перепробовали свою силу в уничтожении преграды, отделявшей нас от сотрудника; но усилия были тщетны…

– А потом куда он пойдет?

– Куда? Вы ведь знаете, как всегда… в другое какое-нибудь заведение… Наш хозяин вина не пьет… то и дело чай… Прощайте-с.

– Постой, дам записку.

Сотрудник сбегал в кабинет и возвратился с лоскутком бумаги, свернутым в виде треугольника.

– Скажи, что, если не исполнит моей просьбы, брошу работу, разругаю все его книги… Слышишь, все разругаю, и еще слушай… он меня выведет из терпения: я ему задам… понимаешь? ей-богу, задам! Так и скажи.

– Хорошо, – отвечал мальчик с улыбкою, которая доказывала, что ему приятно было бы, если б сотрудник исполнил свое обещание.

– Прощайте-с.

Он ушел. Вслед за ним явился другой мальчишка, в пестром пестредевом халате, с парою новых, ярко начищенных сапогов.

– А, сапоги! – сказал сотрудник. – Насилу-то! Давай сюда: я померяю.

Сотрудник выставил из форточки руку. Мальчик подал ему один сапог…

– Хорош, – сказал сотрудник. – А другой?..

Сотрудник опять высунул руку. Мальчик стоял в нерешительности, поглядывая то на оставшийся в руках его сапог, то на сотрудника.

– Хозяин приказал получить пятнадцать рублей, – сказал он.

– Знаю, братец, знаю; точно пятнадцать… Давай же другой сапог: у меня, братец, левая нога немножко больше правой, нужно померить.

Мальчик еще несколько мгновений боролся с самим собою и наконец вручил сапог сотруднику.

– Хорош! – сказал сотрудник после некоторого молчания. – Оба хороши! Каковы-то в носке будут? А при деньги скажи хозяину: завтра сам занесу.

– Нельзя-с! – сказал мальчик дрожащим голосом.

– Ну вот, нельзя! Точно в первый раз.

– Нельзя-с, – повторил мальчик. – Пожалуйте сапоги назад: завтра и возьмете-с…

– Вот еще! Я и так долго ждал. Они уж у меня на ногах.

– Хозяин меня будет бранить.

– Ничего; скажи только, что я взял; ничего… не будет бранить.

– Будет!

Мальчик собирался зарыдать, но Х.Х.Х. закричал на него таким диким и пронзительным голосом, что он отскочил от окошка и бегом побежал с лестницы…

– Глупый народ! – сказал сотрудник. – Как будто не всё равно получать деньги что сегодня, что завтра!

Положение наше с каждой минутой становилось ужаснее. Дело было в начале зимы. Мороз и ветер, проникавший в разбитые стекла коридора, пробирал нас до костей. Головы некоторых трещали. Мы готовы были уйти. Но в то время как общее терпение начало истощаться, общество наше увеличилось издателем газеты, знаменитой замысловатостью эпиграфа, которого обычай являться на званые обеды, завтраки и вечеринки как можно позже спас на сей раз от томительного получасового ожидания на ветру и стуже. Узнав несчастное положение своего сотрудника, он очень много смеялся и сказал в заключение, что подобный случай очень годится для водевиля и что французские водевилисты именно такого рода случаями пользуются для составления своих эфемерных произведений…

– Впрочем, – заключил он с очаровательною улыбочкой, которая на устах его обыкновенно служила предвестницею каламбура, – уж не нарочно ли вы заперлись, милейший мой: у вас, надо признаться, есть-таки привычка запираться!