Том 7. Художественная проза 1840-1855

– Канцелярии! с тех пор, как умер Силов, у меня нет канцелярии, у меня есть только люди, которые умеют писать.

– Для чего же вы не приищете человека, который бы заменил вам Силова?

– Ах, душенька! я тебе уж говорил, что таких людей нынче нет.

– Что ж вы думаете теперь делать? право, вы меня пугаете.

– Я искал три месяца; многие сами набивались в правители моей канцелярии, да что в этих людях!

– Отчего ж вы кого-нибудь не приняли? может быть, и был бы хорош.

– Помнишь ли ты того грубияна, что осрамил нас на бале у Ж**?

– Того, что отказался от мазурки со мной; да ведь я сама виновата: я ушла, а он ангажировал другую, так нельзя ж ему было танцевать в одно время с обеими.

– Я знаю – он человек дурных правил. Ну вот, например, он просился ко мне на место Силова, неужели я должен был принять такого невежу?

– Но, может быть, он хорошо знает свое дело.

– Какое дело? ты почем знаешь?

– Я говорю, может быть, он хорошо управлял бы канцелярией.

– Но каково бы было видеть у нас в доме человека, который на первом шагу оскорбил тебя!

– Для общей нашей пользы я бы забыла это оскорбление.

Случайный с чувством поцеловал жену.

– Что же вы, друг мой, думаете теперь делать? отчего вы так печалитесь?

– Вот видишь, душенька, я жалел тебя и не хотел прежде всего рассказывать, но теперь, так и быть, всё расскажу, потому что ты еще больше грустишь, видя меня невеселым и не зная тому причины.

– Так вы не на меня сердитесь?

– На тебя! ха-ха-ха! какая ты милая!.. да разве есть за что на тебя сердиться? смотри у меня, плутовочка! Где видано, чтоб муж так долго сердился на такую хорошенькую жену? это накладно.

Тут они опять поцеловались; я бы сказал, как голубки, если б благопристойность не запрещала этого.

– Видишь, душенька, – начал опять Случайный, – в чем дело. После смерти Силова дела беспрестанно прибывали в канцелярию, а подвигались плохо; это бы ничего, и прежде так случалось, да, на беду, у нас залежалось несколько дел, о скорейшем исполнении которых лично просили графа. Узнав, что они еще не исполнены, его сиятельство изволили рассердиться, призвал меня и так пугнул, такой дал выговор, что у меня так и заскребло сердце. Я думал, чего доброго, как бы в сердцах он не отставил меня; да, слава богу! всё почти тем и кончилось.

– Ну и прекрасно! значит, не о чем и беспокоиться.

– Оно так. Да я еще не сказал тебе, что его сиятельство, выговаривая мне за неисправность, изволил прибавить, что на днях будет сам ревизовать канцелярию. Ну, как он завтра же нагрянет! чтоб привести дела в порядок, нужно по крайней мере месяц.

– Ну так скажите, что вы больны.

– Нельзя. Тогда он поневоле должен будет наведываться сам в канцелярию и всё откроет. Хорошо, кабы он забыл! есть, матушка, делишки, с которыми нарочно надо повыждать; пусть-ка походят да попросят! Есть теперь у нас делишко, оно и пустяшное, да лапу в него можно запустить поглубже… будет и тебе на платье и мне на шубу, да и много останется. Удалось бы только поладить с графом, я придумал одно средство.

– Какое?

– После узнаешь. Поедем сегодня в маскерад.

– Вот вздумали! иногда, бывало, зову, зову, никак не соглашаетесь, а теперь сами напрашиваетесь.

– Эх, душенька! мне там нужно переговорить с одним человеком об этом именно деле; откладывать нельзя.

– Ну так поезжайте!

– А ты?

– Я не еду.

– Как не едешь? да ведь ты еще недавно приставала ко мне: поедем да поедем.

– Тогда мне хотелось; а теперь у меня голова болит.

– И полно, душенька! головная боль – пустое. Едем!

– Так для вас моя болезнь ничего не значит?

– Ах, душенька! ты уж и разгневалась! не хочешь ехать, так оставайся, только я для тебя же хотел; право, будет весело: поедем, теперь только смеркается, может быть, к тому времени тебе будет легче.

* * *

У подъезда Большого театра беспрестанно прибывают экипажи; в зале Большого театра беспрестанно прибывает люди; непрерывное хождение взад и вперед множества народу, пестрота, портящая глаза и возмущающая душу, говор более или менее громкий, более или менее приличный месту, более или менее…

Как разнообразна, как пестра эта масса! люди большие и маленькие во всевозможных значениях этих слов, люди чиновные и люди неслужащие, люди, везде встречаемые, и люди, существования которых и не подозревали, люди старые и молодые – все они теснятся, шумят, хлопочут всякий по-своему и невольно поражают взор этим, по-видимому, невозможным столкновением…