Том 7. Ламмермурская невеста. Легенда о Монтрозе

— Я хочу поручить вам погребение старой Элис Грей. Она жила в Рэвенсвудском парке.

— Элис Грей! Слепая Элис! Померла наконец!

Теперь, видно, скоро и мой черед. Помню, как Хебби Грей привез ее сюда с юга. Красивая была молодка и все смотрела на нас, северян, свысока. Ну, да годы поубавили у нее спеси. Значит, она умерла?

— Да. Вчера. Она завещала похоронить себя здесь, подле мужа. Вы ведь знаете, где он лежит?

— А кому же об этом знать? — уклончиво, как все шотландцы, ответил могильщик. — Я здесь всех знаю; знаю, где кто лежит. Так вам, значит, нужна могила для слепой Элис. Господи помилуй! Только если правда, что болтали о старухе люди, обычной могилой тут не обойдешься. Для нее нужно яму футов в шесть глубиной, не меньше, а то ее же собственные приятельницы ведьмы сорвут с нее саван и утащат на шабаш. Ну, да все равно, шесть футов или три фута, а кто, скажите на милость, мне за это заплатит?

— Я заплачу все, что следует.

— Все, что следует? Порядком же вам придется заплатить: за место — раз, за колокол — два; правда, он треснул, но это все равно, ну, потом, мне за работу, чаевые, да еще за бренди и эль на помин души. Так что, думаю, меньше, чем за шестнадцать шотландских фунтов, вам ее никак не похоронить.

— Получите, любезный. Тут даже больше, чем вы просите. Только смотрите не ошибитесь местом.

— Вы, надо полагать, ее родственник из Англии? — осведомился седовласый гробокопатель. — То-то поговаривали, что Хебби был ей неровня. Ну что ж, правильно делаете: дали ей вволю помучиться, пока была жива, а как померла, приехали похоронить прилично. Это вам честь и слава, а не ей. Конечно, пусть эти родственники при жизни справляются, как знают; пусть их сами из беды выпутываются; а вот погребение — это другое дело. Не годится хоронить человека как собаку: покойнику, конечно, все равно, а вот родне бесчестье.

— Вы, наверно, считаете, что родственникам и о свадьбах не следует забывать, — сказал Рэвенсвуд, которого немало забавляло это профессиональное человеколюбие могильщика.

Старик поднял на него серые проницательные глаза и лукаво улыбнулся, словно одобряя шутку; но тотчас спохватился и продолжал с прежней серьезностью:

— О свадьбах? .. А как же! Кто забывает о свадебных обрядах, тот не заботится о продолжении рода человеческого. Свадьбу нужно справлять весело: чтобы гостей было много и музыки побольше — чтобы и арфа была, и лютня, и волынка. Ну, а если старинные инструменты взять неоткуда, что ж, можно обойтись хорошей скрипкой да флейтой.

— И, разумеется, скрипка вполне заменит все остальное, — заметил Рэвенсвуд.

Сторож снова бросил на него лукавый взгляд.

— Еще бы... еще бы... если на ней хорошо играть. А вот и могила Хэлберта Грея, — сказал он, явно стремясь переменить разговор, — Вон тот третий холмик от большого каменного саркофага, что стоит на шести ножках: под ним лежит один из Рэвенсвудов. Здесь их много, этих Рэвенсвудов, вместе с их вассалами, дьявол их всех побери, хотя семейный склеп у них на другом погосте.

— Вы, кажется, не очень жалуете этих Рэвенсвудов? — спросил Эдгар, которому непочтительный отзыв могильщика о его предках не доставил особого удовольствия.

— А за что их жаловать? — последовал ответ. — Когда у них в руках были земли и власть, они не умели ими, пользоваться. А теперь, вот попали в беду — и кому охота о них печалиться?

— Вот как! — воскликнул Рэвенсвуд. — Первый раз слышу, чтобы об этом несчастном семействе говорили здесь с такой неприязнью. Правда, они теперь бедны, но разве можно презирать их за это?

— А как же? — заявил сторож. — Возьмите хоть меня. Я человек вполне порядочный, а не скажу, чтобы люди относились ко мне с особым уважением. А вот живи я в двухэтажном каменном доме, все, было бы иначе. Что же до Рэвенсвудов, то я знал их три поколения сряду, и, черт возьми, все они друг друга стоили.

— Мне казалось, они оставили, по себе хорошую память, — сказал потомок этого нещадно поносимого семейства.

— Хорошую память! — подхватил могильщик. — Вот что я вам скажу, сэр: я жил на земле старого лорда еще совсем мальчишкой. Легкие у меня были тогда здоровые, и я лучше всех играл на трубе. Куда лучше Морена, что трубил для лордов во время суда. Уж его-то я легко заткнул бы за пояс вместе с его дудкой. Разве у него хватило бы духу на «Сапоги и седла» или «Кавалеры, приглашайте дам», или «По коням, ребята!»?

— Не понимаю, какое это имеет отношение к старому лорду Рэвенсвуду, любезный, — прервал его Эдгар, которому, естественно, не терпелось вернуться к основному предмету разговора. — Что общего между ним и искусством игры на волынке?

— А то, сэр, — отрезал могильщик, — что у него-то на службе я и загубил свои легкие. Я служил у него трубачом в замке: за небольшое вознаграждение должен был возвещать зорю и час обеда, играть для гостей и самого старого лорда. Ну вот, когда ему вздумалось собрать отряд милиции, чтобы драться с пустоголовыми вигами у Босуэл-бриджа, я тоже не утерпел: сел на коня да и отправился вместе с ним.

— А как же иначе? Вы были его вассалом и получали от него жалованье.