Том 7. Ламмермурская невеста. Легенда о Монтрозе

На мгновение все оцепенели от ужаса, и если бы, совладав с собой, лорд-хранитель и Рэвенсвуд не бросились к Люси, она неминуемо лишилась бы чувств. Таким образом Эдгару во второй раз пришлось исполнять щекотливою и опасную обязанность — поддерживать прелестную хрупкую девушку, образ которой уже после первой их встречи во сне и наяву царил в его воображении. Если дух рода Рэвенсвудов действительно имел в виду предостеречь своего потомка от союза с очаровательной гостьей, то средство, к которому он прибег для этой цели, надо признаться, оказалось столь неудачным, как будто выбирал его простой смертный. Хлопоча вокруг Люси, чтобы успокоить ее и помочь ей прийти в себя, Рэвенсвуд волей-неволей вынужден был общаться с ее отцом, — в совместных заботах уничтожилась, по крайней мере на это время, вековая преграда, воздвигнутая между ними родовой враждой. Мог ли Эдгар обойтись сурово или даже холодно с пожилым человеком, чья дочь (и какая дочь! ) была почти что в обмороке от вполне понятного испуга — у него в доме! И когда Люси наконец оправилась и с благодарностью протянула им обоим руки, Рэвенсвуд почувствовал, что в сердце его нет уже былой ненависти к лорду — хранителю печати.

Замок лорда Битлбрейна находился в пяти милях от «Волчьей скалы», и о том, чтобы Люси Эштон в ее Состоянии, в такую непогоду, да к тому же еще и без помощи слуг, проделала этот путь, не могло быть и речи. Эдгару ничего не оставалось, как из простой вежливости предложить ей и ее отцу переночевать у него в замке. Он тут же добавил, что дом его слишком беден, чтобы должным образом принять гостей, при этом лицо его снова нахмурилось и приняло прежнее угрюмое выражение.

— Прошу вас, не говорите об этом, — поспешил перебить его лорд-хранитель, стараясь поскорее уйти от опасного разговора. — Мы знаем, что вы готовитесь к отъезду на континент и, конечно, не в состоянии сейчас заботиться о доме. Это совершенно естественно. Но, право, если вы будете говорить о неудобствах, вы вынудите нас искать пристанище внизу, у крестьян.

Не успел Рэвенсвуд ответить лорду-хранителю, как распахнулась дверь, и в зал вбежал Калеб Болдерстон.

Глава XI

Дай мяса им — полкурицы на стол;

Добавь сардинок тухлых, что остались

(Хотя приправа будет необычной);

Все сдобри луком, чтоб отбило запах.

«Паломничество любви»

Удар грома, оглушивший всех, кто находился в замке, пробудил дерзкий и изобретательный гений лучшего из мажордомов. Еще не смолкли последние раскаты, еще в башне никто с уверенностью не знал, устоит ли она или рухнет, а Калеб уже восклицал:

— Слава богу! Вот это кстати, прямо как ложка к обеду!

Тут он заметил, что слуга сэра Эштона, отдав какие-то распоряжения стоявшей у ворот толпе, направляется в замок, и тотчас запер кухонную дверь перед самым его носом.

— Как он сюда попал, черт возьми! — бормотал старик сквозь зубы» — Ну да черт с ним! Мизи! — обратился он к своей верной помощнице. — Будет тебе дрожать и отбивать поклоны перед печкой. Иди сюда… Или нет, оставайся, где стоишь, и кричи что есть мочи! Все равно больше ты ни на что не годишься! А, да говорят же тебе, старая чертовка! Кричи! Громче, еще громче! Кричи так, чтобы господа в зале услыхали. Я-то знаю, как ты умеешь орать по любому поводу, — до самого Баса слышно. Погоди! Грохнем-ка эти плошки!

С этими словами Калеб с размаху швырнул на пол всю оловянную и глиняную посуду и, заглушая звон, грохот и треск, завопил таким нечеловеческим голосом, что Мизи, и без того уже насмерть перепуганная грозой, в ужасе уставилась на него, испугавшись, не сошел ли он с ума.

— Что он делает? — закричала она. — Вывалил все, что осталось от поросенка, разлил молоко! Из чего я теперь сварю суп? Господи помилуй, старик от грома совсем рехнулся.

— Придержи-ка свой язык, потаскуха! — прикрикнул на нее Калеб, торжествуя по поводу своей удачной выдумки. — Теперь все в порядке! .. И обед и ужин… Все разом устроилось благодаря грозе.

— Бедняжка совсем спятил, — прошептала Мизи, глядя на Калеба с сожалением и страхом. — Дай-то бог, чтобы к нему когда-нибудь вернулся разум.

— Слушай, тупица ты старая, — продолжал Калеб вне себя от радости, что ему удалось выпутаться из такого, казалось бы, безвыходного положения, — смотри, чтобы сюда не пролез этот молодчик — слуга сэра Эштона, и кричи изо всех сил, что гром ударил в трубу и испортил распрекраснейший обед — все погибло: и говядина, и нежный бекон, и жаркое из козленка, и жаворонки на вертеле, и заяц, и паштет из утки, и оленина, и — ну, что еще? Не беда, если даже преувеличишь! Я пойду наверх, в зал. Расшвыряй здесь все, что можно. Да смотри не впускай сюда этого молодчика.