Том 7. Ламмермурская невеста. Легенда о Монтрозе

Два камердинера, держа в руках по огромному серебряному подсвечнику, проводили приехавших в просторную комнату, являвшуюся, по-видимому, кабинетом, великолепное убранство которой лишний раз напомнило Рэвенсвуду, насколько новые хозяева замка богаче его прежних владельцев. Полуистлевшие и кое-где свисавшие уже клочьями шпалеры, которые покрывали стены при его отце, были заменены дубовой панелью, украшенной по карнизу гирляндами и птицами, вырезанными так искусно, что, казалось, они вот-вот запоют и замахают крыльями. Старинные семейные портреты прославленных воинов из дома Рэвенсвудов, рыцарские доспехи и древнее оружие уступили место изображениям короля Вильгельма и, королевы Марий, а также сэра Томаса Хоупа и лорда Стара, этих двух прославленных шотландских юристов. Тут же висели портреты родителей сэра Эштона: мать — угрюмая, сухая, чопорная старуха в черном чепце и таких же лентах, с молитвенником в руках, и отец — старик в черной шелковой женевской шапочке, будто приклеенной к бритой голове; его узкое брюзгливое лицо с острой рыжеватой бородкой, словно налагавшей последний штрих на эту истинно пуританскую физиономию, выражало столько же лицемерия, сколько скупости и плутоватости. «И для такой-то дряни, — подумал Рэвенсвуд, — моих предков согнали с воздвигнутых ими стен!» Он взглянул на портреты еще раз, и образ Люси Эштон (которая не сопровождала их в зал) потерял над ним свою власть.

Несколько голландских безделок, как тогда называли произведения Ван-Остаде и Тенирса, и одна хорошая картина итальянской школы дополняли убранство комнаты. Но особое внимание обращал на себя превосходный портрет самого лорда — хранителя печати в полный рост, в парадном облачении и при всех регалиях; рядом с ним была изображена его супруга, . вся в шелках и горностае — надменная красавица с гордым взглядом, выражавшим все высокомерие рода Дугласов, к которому она принадлежала. Как ни старался живописец, но, то ли подчиняясь действительности, то ли из тайного чувства юмора, он не сумел придать изображению сэра Эштона тот вид повелителя и господина, внушающего всем почтение и, страх, который приличествует главе дома. Несмотря на золотые пуговицы и булаву, с первого взгляда было ясно, что лорд-хранитель находится под каблуком у жены.

Комнату устилали дорогие ковры, яркий огонь пылал в обоих каминах, а множество свечей, отражаясь в блестящей поверхности десяти серебряных канделябров, озаряли все кругом, словно дневным светом.

— Не угодно ли перекусить? — спросил сэр Уильям, желая прервать неприятное молчание.

Рэвенсвуд ничего не ответил; он так углубился в изучение нового убранства комнаты, что даже не расслышал обращенного к нему вопроса. Только когда лорд-хранитель повторил приглашение, прибавив, что стол уже накрыт, Рэвенсвуд очнулся от задумчивости; понимая, что, поддавшись обстоятельствам, он окажется в жалкой, может быть, даже смешной роли, юноша сделал над собой усилие и, надев маску равнодушия, заговорил с сэром Уильямом:

— Надеюсь, вас не удивляет, сэр, то внимание, с которым я рассматриваю все перемены, произведенные вами, чтобы украсить эту комнату. При жизни отца, особенно после того как наши несчастья заставили, его удалиться от света, она стояла пустой.

Только я играл здесь в плохую погоду; Вот в этом углу лежали столярные инструменты, добытые для меня Калебом, — старик учил меня столярничать; вот там, где сейчас стоит большой красивый подсвечник, я хранил удочки, рогатины, лук и стрелы.

— У моего сынишки точно такие же, вкусы, — сказал лорд-хранитель, пытаясь переменить, разговор, — он только тогда и счастлив, когда носится по полям и лесам. Кстати, где же он? Эй, Локхард! Пошлите Уильяма Шоу за мистером Генри. Должно быть, вертится около сестры. Вы не поверите, Рэвенсвуд, но эта проказница распоряжается всем нашим домом.

Однако даже этот искусно брошенный намек не помог ему отвлечь Рэвенсвуда от грустных мыслей.

— Уезжая, — продолжал он, — мы оставили в этой комнате несколько семейных портретов и собрание оружия. Могу я узнать, что с ними сталось?

— Видите ли, — ответил лорд-хранитель с некоторым замешательством, — эту комнату отделывали в мое отсутствие. Как известно, cedant arma togae,[31] любят говорить юристы. Боюсь, на этот раз это правило применили слишком буквально. Впрочем, я надеюсь.., я полагаю, что ваши вещи целы. Разумеется, я распорядился относительно них. Позвольте мне надеяться, что, как только они отыщутся и будут приведены в порядок, вы окажете мне честь принять их из моих рук как знак искупления за это случайное изгнание.

Рэвенсвуд сухо поклонился и, скрестив руки, продолжал осматривать зал. В эту минуту в комнату вбежал Генри, избалованный пятнадцатилетний мальчик, и тотчас бросился к отцу.

— Папа! — закричал он. — Почему Люси сегодня такая противная злючка? Я позвал ее в конюшню посмотреть моего нового пони, которого Боб Уилсон привел мне из Гэллоуэя, а она не хочет.

— Ты совершенно напрасно обеспокоил сестру такой просьбой.