Том 7. Мы и они

На первой книге, «Тихий омут», я не буду долго останавливаться. Имя Евгения Чирикова известно, как повествователя, романиста и драматурга. Я не большой поклонник его «художественных» творений, но их сейчас не буду касаться; скажу только, что и книга, вроде «Тихого омута», с подзаголовком «Картинки», должна была бы носить признаки художественности, если бы у автора она вообще имелась. Но этого нет. «Тихий омут» – просто-напросто кучка мелких газетных вырезок, провинциальных корреспонденций, написанных серым, тяжелым языком заурядного репортера. Потуги на обличительное остроумие жалки и обычны. Но этого мало: не только вырезки из газет, но из старых газет, десятилетних и даже четырнадцатилетних! С каким интересом читается этот плоский репортаж конца XIX века, эти сказания о «Лягушках» и о «юбилее Якова Ивановича», написанные не только нудно, но еще «по-эзоповски» (цензура!), – легко себе представить. Мы тысячу раз будем возвращаться к Щедрину и Глебу Успенскому, – но, во-вторых, они писали, а не мазали «левой ногой» репортерские анекдотцы для завтрашнего газетного номера, во-вторых, они не издают сегодня своих сочинений в виде «новых книг». Я решительно не понимаю этого «действия» г. Чирикова: для чего он собирал и наконец сброшюровал в толстый томище весь этот хлам? Не прибавил он ни одного лавра к венку писателя (если венок имеется). Боюсь теперь, что ободренный примером какой-нибудь «сотрудник» петербургской газеты издаст «новую книгу» – сборник своих интервью за 1890 г. Что ж, придется и об этой книге давать отзыв…

Г. Панкратов, – автор очерков «Ищущие Бога», – тоже репортер, как и г. Чириков, тоже не без интервьюерства; но книга его тем не менее представляет известный интерес. Прежде всего – она современна. Современна по сообщениям (этим отчасти оправдана ее газетность) и современна по теме. Впрочем, интересующиеся темой в книге г. Панкратова ничего для себя не найдут. Как всякий рядовой газетный «наблюдатель» – он не разбирается в материале, не отличает значительного от незначительного, нужного от ненужного; всему, что он видел и слышал, – одинаковое место, одинаковый почет.

При этом условии нечего, конечно, и говорить о «художественности» или «нехудожественности» книги г. Панкратова. Слишком известно, что искусство, творчество – все в «выборе», в отборе значительного, нужного, среди ненужного, во взвешивании (все равно на каких весах). Г. Панкратов пишет довольно гладко, больше с него и требовать нечего. Его можно прочесть с интересом, раз виденное им существует в действительности… и если, конечно, наблюдения переданы верно.

То, что мы узнаем, например, об истории «братцев» Иоанна московского и Иоанна петербургского, об отношении к ним народа, власти государственной и власти церковной – очень любопытно. Любопытны все данные фактические, и, если бы им можно было верить вполне, если бы фотографичность г. Панкратова была идеальной – книжка решительно сослужила бы свою скромную службу.

Беда в том, что насчет этой фактической стороны у меня являются сомнения. Полное отсутствие оценки, освещения фактов часто ведет, – особенно в области темы, которую взял г. Панкратов, – к неверному их освещению, граничащему с искажением.

Я знаю, например, что о «свободном христианстве» еп. Михаила в передаче г. Панкратова и о беседе его с епископом (стр. 123–127) – сам еп. Михаил отзывается так: «Тут нет ни одного слова верного». Или еще «Неплюевское братство». Быть может, грубые факты и верны. Однако для всякого мало-мальски знакомого с «братством» человека ясно, что в описании г. Панкратова – коренная какая-то фальшь.

Хотелось бы надеяться, что других грехов против действительности в книжке г. Панкратова нет. Эти же происходят, конечно, от его неумелости справиться с материалом, от непривычки владеть словами, от газетной, репортерской работы, приучающей к ложной «объективности». Кому это не мешает разбираться и кто не требует непременно «литературного» чтения – пусть проглядит книжку г. Панкратова. Может быть, кое-чем заинтересуется.

Слова Толстого *

В прошлом 1909 году, в те времена, когда Лев Толстой уже сказал свое «Не могу молчать», когда все мы, средние и маленькие, одинаково поверили, что нельзя молчать, – в те времена случилось мне напомнить читателям: «Речи» о статье Жуковского «Смертная казнь». Старая статья – и такая жутко-новая, такая сегодняшняя.

Убежденный православный церковник Жуковский открыто воздвигает защиту смертной казни на двух камнях – Православии и Самодержавии. Он идет до конца: он хочет привлечь историческую церковь к самому явному участию в смертной казни, чтобы окончательно «освятить», превратить ее, – «акт любви христианской», – в церковное, христианское «Таинство».

И хотелось мне услышать, что думает об этом великий христианин – Лев Толстой. Моя статья была послана ему вместе с письмом, содержание которого мною теперь почти забыто, но о котором нужно упомянуть для того, чтобы яснее был ответ Толстого.