Том 7. Пьесы, рассказы, сказки 1941-1966

Вот… Зашел, значит, про это рассказать. На огонек… Дай, думаю, зайду; может, вместе чего-нибудь сообразим. Опять же, скучно мне чего-то… одному. (Никите.) Растревожила она мне сердце, внучка твоя. Такая ласковая.

Никита. Спасибо на добром слове. Садись к столу, чайку попей с нами.

Варюша зажигает лампу, ставит на стол самовар.

Страходер (протискивается за стол, садится). Давненько я чаю не пил. Давненько! На дворе погода сыроватая. Шкурой своей я вам тут наслежу.

Варюша. Ничего, я подотру. (Наливает всем чай. Страходеру.) Ты что ж вприкуску пьешь? Сахар у нас есть.

Страходер. Мне внакладку нельзя. Я внакладку должен вот в эту баночку (показывает на чашку) кусков десять кинуть. Невыгодно. (Никите.) Ты что ж это сплоховал, Егорыч?

Никита. Годы немалые.

Страходер. Да… Старость, конечно. А я не жалуюсь. Когти, слава те господи, не затупились. (Показывает когти.)

Никита. Озоруешь помалу?

Страходер. Зачем озоровать! Озоровать – это я ни-ни! Я когти только употребляю для добычи пропитания. (Сосет с блюдечка чай.) Ох, хорошо-о! (Смотрит на Кутыркина, отставляет блюдечко, строго.) А это что за человек?

Кутыркин (встает, держит руки по швам). Сержант Кутыркин, сто двадцать шестого саперного батальона. Демобилизованный.

Страходер. Видать, службу знаешь. Ты передо мной не тянись. Я мужик простой. Здесь будешь жить.

Кутыркин. Определился паромщиком. Временно. (Садится.)

Страходер. Иду я сторонкой по лесу и вижу, Кузьма из сельпо с какой-то старушкой в Переборы торопятся. Старуху эту я где-то видал.

Варюша. Это Анисья.

Страходер. Та, что с козой?

Варюша. Ага!

Страходер. Задрать бы ту козу следовало! Больно шкодливая. И еще есть у меня на примете одна девчонка. Я ее беспременно задеру.

Никита. Неужто на человека лапу подымешь?

Страходер. Человек в справедливости должен себя соблюдать, в правде. А она – обманщица, пустельга. Хулиганка такая – мочи нету!

Никита. Это чья же девочка?

Страходер. Этого я не скажу. Хоть и хороший ты человек, а выдашь. Вы, люди, друг за дружку держитесь.

Кутыркин. Так и следует. Страходер. Будто?

Кутыркин. Это товариществом называется.

Страходер. Я с каждым медведем приятельствовать не стану. А ежели он вор? Или безобразник? Какой же он мне товарищ?! Я его сам первый проучу.

Кутыркин. У вас, у медведей, понятия неосновательные.

Страходер. А у тебя основательные! Спорщик нашелся.

Кутыркин. Я не спорю. Только я против этого – чуть что, сейчас же задирать. Что за мода! А может, она исправится.

Страходер. Попробуй исправь, волк те заешь!

Кутыркин. Исправлю.

Страходер. Пороть будешь?

Кутыркин. Зачем пороть! Я добром. А вы когтями.

Страходер. Ты когтей моих не касайся. То все будто робел, а сейчас расхрабрился.

Кутыркин. А вы что ж? Полагали, что я вас очень страшусь?

Страходер. Ишь какой храбрый! Когда с ружьем. Вот возьму твое ружьецо – да в щепки! (Тянет лапу к ружью.)

Кутыркин (отталкивая лапу). Не хватай! Не твое! Затвор испортишь!

Страходер. А ты не толкайся. Смотри, как бы я не толкнул тебя по-медвежьему! (Рычит.)

Петух в сенях вскрикивает от испуга.

Варюша. Будет вам ссориться! Страходер. Ну ладно! В чужом дому ссориться – последнее дело. (Хлопает Кутыркина по плечу.)

Кутыркин ежится, отсаживается подальше.

Да… Кузьма тоже с ружьецом шел. Хорош человек, а торговать не умеет.

Кутыркин. Это почему же?

Страходер. Настоящего товара у него нету. Скажем, меду маловато. И расчесок железных нету. Нечем шкуру вычесывать. И пластыря нету. Обдерешься о ветки, а заклеить-то рану и нечем. А ненужного товару невпроворот! Пороху, бидонов, пугачей для ребят…

Варюша. А я как в лавку зайду – все любуюсь. Книжки там есть. С картинками. И ленты. Всякие. Зеленые, синие, алые, желтые…

Страходер. А ну, тише! (Прислушивается, повернувшись к окну. Приставляет лапу к уху.)

Кутыркин. Чего слыхать?

Страходер замахивается на Кутыркина, делает зверские глаза. Все прислушиваются.

Страходер (таинственно). Идет! Я ее шаг далече слышу.

Варюша (шепотом). Кто идет?

Страходер. Хозяйка! (Начинает торопливо вылезать из-за стола.) Спасибо вам. Напился я и наговорился за целый год.

Никита. Месяц, что ли, взошел. Посветлело будто.