Том 7. Письма

Благоволите, Высокопреосвященнейший Владыко, снисходя к крайне расстроенному моему состоянию, исходатайствовать откуда следует разрешение об увольнении меня от занимаемых мною должностей Благочинного и Настоятеля и о дозволении поместиться как больничному в Николаевский Бабаевский монастырь Костромской епархии.

Во удостоверение же действительности моего болезненного состояния и что точно прописываемая мною мера есть для меня необходима, прилагаю при сем на благорассмотрение Вашего Высокопреосвященства подлинное Свидетельство пользовавшего меня Стрелинского Дворцового ведомства медико-хирурга коллежского асессора Бутузова, утвержденное Лейб-медиком действительным статским советником Арендом, данное мне сего года марта 17 дня.

Вашего Высокопреосвященства покорнейший слуга

Архимандрит Игнатий.

Апреля 1 дня 1847 года

Антоний (Г. А Рафальский; 1789–1848) — с 1843 г. Митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский.

{стр. 83}

Митрополит Антоний уже с первого дня своего заступления в должность был настроен недоброжелательно по отношению к архимандриту Игнатию Брянчанинову. Недруги постарались довести до его сведения последствия «Барантова дела» [49] в превратном виде и уверить, что запрещение выездов Архимандрита из Сергиевой пустыни действует поныне. Сложившиеся обстоятельства тогда разрешились только после доклада о них Санкт-Петербургского военного генерал-губернатора А. А. Кавелина Государю Императору. Однако «зависть работала» над тем, чтобы обострить неприязнь Митрополита, которому и так не нравилось стремление Настоятеля Сергиевой пустыни к более самостоятельной деятельности по собственным убеждениям. По инициативе Митрополита Антония Святейшим Синодом было составлено предложение о переводе архимандрита Игнатия настоятелем же в Соловецкий монастырь, чтобы под видом повышения удалить его подальше от столицы и от благодетельного участия в нем Государя.

Не все, однако, поддержали это предложение. В защиту Архимандрита подали голос Преосвященные Курский, Харьковский, Полтавский и другие, находившиеся тогда на чреде. Архиепископ Полтавский Гедеон [50] высказался следующим образом: «Мы хотим похвалу и украшение нашего монашества сослать по каким-то земным изветам и, подобно Синедриону, приговорить праведного к казни за то, что он по отношению к нам действует несогласно с нашими понятиями, не ждет нас по несколько часов в прихожей, когда не застанет дома, и делает тому подобные оскорбления нашему понятию о нашем достоинстве, понятию, которое не сходится с его понятиями о его обязанностях относительно нас».

При таких отношениях к нему со стороны начальства архимандрит Игнатий не мог оставаться в Сергиевой пустыни: отказывали нервы, подорвано было и без того слабое здоровье. 1 апреля 1847 г. он написал Митрополиту Антонию «Покорнейшее прошение» об отставке. Как известно, прошение это не поддержал Государь Император. Вместо желаемого увольнения архимандриту Игнатию был предоставлен для лечения одиннадцатимесячный отпуск в Николо-Бабаевский монастырь.

А через пять месяцев после его возвращения в Сергиеву пустынь Митрополит Антоний перешел в мир иной.

{стр. 84}

V Письмо святителя Игнатия к Митрополиту Новгородскому и Санкт-Петербургскому Исидору (Никольскому) и ответ на него [ 51 ]

№ 1

Ваше Высокопреосвященство!

Милостивейший Архипастырь и Отец!

Благосклонному и благочестивому вниманию Вашего Высокопреосвященства имею честь представить труд мой — книгу под названием «Аскетические Опыты». В книге изложены те понятия о духовном подвиге, которые почерпнуты мною в течение долговременного созерцания монашества как в живых представителях его, так и в писаниях святых Отцов.

По настоящему положению монашества в России и вместе по состоянию общества в духовно-нравственном отношении, ближайшее ознакомление и монашества и общества с правильным образом подвижничества оказывается особенно нужным и полезным. Уважение к телесному подвигу, когда он предоставлен лишь самому себе, уважение, воздававшееся во времена простоты, миновалось. Миновалось оно по той весьма естественной причине, что монахи, занимающиеся исключительно телесным подвигом, не могут дать должного ответа в монашеской жизни ни себе, ни братиям своим, живущим посреди мира. Притом занятие телесным подвигом в той степени, в какой занимались им старинные монахи, ныне очень, очень ослабело по причине общего упадка сил и здоровья в человеке. Занятие это уже не воспроизводит атлетов, которые возбуждали бы удивление к себе, обнаруживая что-либо сверхъестественное.