Том 7. Произведения 1856-1869 гг.

Подвергнув переработке I действие комедии, Толстой обратился ко второму. Повидимому, он был не совсем доволен обрисовкой характера Венеровского (Рагоского) в первой редакции комедии и поэтому решил заново переработать начало второго действия, в котором личность Венеровского выступает на первый план. Эта переработка содержится в рукописи № 11, из которой видно, что по первоначальному замыслу второе действие должно было происходить в усадьбе Прибышевых, через две недели после первого, но затем было перенесено в губернский город, в квартиру Венеровского. Действие начинается с монолога Венеровского, которого еще нет в ранней редакции (см. описание рукописи А). Монолог этот дается в двух вариантах: в первом варианте текст этого монолога по своему содержанию резко отличается от текста окончательной редакции; повидимому, он не давался автору, о чем свидетельствуют многочисленные помарки и поправки, сильно затрудняющие чтение отрывка; в конце концов он был целиком зачеркнут автором. В этом первоначальном наброске монолога еще нет размышлений Венеровского перед зеркалом, и вообще личность Венеровского обрисовывается в нем иначе, чем в окончательной редакции, причем в нем сильнее подчеркиваются элементы грубой чувственности и корыстолюбивого расчета. Приводим несколько наиболее характерных отрывков 1-го явления 2-го действия:

<Очень мила. Очень мила...> И вотъ я чего не думалъ... И она жмется этакъ. Ей пріятно. <Ну да еще бы!> Какое это чувство странное. Когда этакъ дотронешься до нея. Совсмъ нe ожидалъ. Очень курьезное ощущеніе и <разумется физическое. И это они называютъ любовь... — и поэты, и романы пишутъ. Очень просто. Только убійственны эти церемоніи. Къ чему все это? Дло въ томъ, что мущина и женщина хотят соединиться. Она выбрала меня... Я нахожу ее приличной и того... ничего. Ну и хорошо, пускай даетъ ей отецъ, что ей принадлежитъ, и кончено. Нтъ, тутъ цлая процедура: предложенье, объявленье, обрученье, внчаніе, хитрятъ, хлопочутъ. Ну, хорошо это другому, пошляку, a мн надо стать выше... Только знай, что стоишь выше всхъ, и вс головы пригнутъ. Ужъ это такъ.> Души наши чувствуютъ сродство, связаны таинственными узами. Да. Ха, ха, ха! души, которыхъ нтъ. <Тло, все тло>. Все законы природы и пріятные законы, когда умешь себя въ нихъ поставить. — Да, еще бы кому же и поставить себя въ эти условія, какъ не мн. — И право, этотъ родитель не такъ глупъ, онъ по крайней мр понимаетъ, кто я... Однако надо будетъ хорошенько уяснить съ нимъ нынче дло состоянья. Чортъ знаетъ что такое, — какъ начнешь говорить объ этомъ, — хочешь сказать одно, а говоришь совсмъ другое. Хочешь сказать: дайте дочери опредленное состояніе, а говоришь: ничего не нужно. Чортъ знаетъ что такое. (Входитъ Беклешовъ.)А, практической мужъ, тебя то и нужно.

Эта редакция монолога, очевидно, не удовлетворила Толстого, и он зачеркнул ее целиком и набросал другую, почти совпадающую с той, которая была принята им при дальнейшей обработке комедии; однако монолог, заключающий в себе мечты Венеровского о брачной жизни, был им откинут и таким образом не вошел в окончательный текст. Между тем в нем содержатся некоторые черты, характеризующие личность Beнеровского, как она первоначально была задумана автором, и потому представляющие известный интерес:

Довольно я поработалъ для блага общественнаго, можно и отдохнуть, — не одному, а съ этимъ свженькимъ цвткомъ, который я, да я — сорву. — Отчего-жъ мн не похать за границу, поселиться въ Италіи съ молодой женой, въ лучшемъ отел остановиться. Прогулки, она въ шелку, въ бархат, свженькая, хорошенькая, на рысакахъ, въ коляск, рядомъ замчательный и красивый мущина. Или вечеръ, она въ открытомъ плать... <Какія у нея> открытыя плечи. <Венера Милоская.> Пускай смотрятъ изъ партера. Въ бенуар во Флоренціи она и я, мущина въ черномъ англійскомъ фрак, просто, достойно, и съ этимъ лбомъ и глубокимъ чарующимъ выраженіемъ. Вечеръ дома, ужинъ, поцлуй и потомъ... Да все это человчно, и все это увлекательно, прелестно, и я думалъ, что это не про меня, какъ не цнилъ себя. Что значитъ сильная натура! Всегда цнишь себя ниже стоимости, не такъ, какъ всякая дрянь, воображающая себя Богъ знаетъ чмъ. А выходитъ, что нтъ человка достойне меня, чтобы наслаждаться всми, даже и этими благами. — И отчего жъ? <У меня нтъ денегъ, у нее они будутъ. И для кого жъ это счастье, какъ не для насъ.> — <Да, деньги. Одно глупо. Я два раза сказалъ старику, что мн не нужны. Онъ такъ глупъ, что можетъ ничего не дать. Точно какъ будто ежели человкъ выше [1 неразобр.],денегъ, то и женщина должна быть лишена средствъ. Вотъ глупо то вышло бы. — Нынче скажу ему прямо и ясно. — Ну да я съ собой шутить не позволю. — Вотъ еще церемониться съ этими скотами! Накрадено посредствомъ крпостнаго права. Такъ еще бы не скоты. Вотъ ненавижу эту породу.>