Том 7. Произведения 1856-1869 гг.

A дло такъ было. Федоръ Резуновъ[60] прошлой осенью сына женилъ и на него землю принялъ, а въ зиму свою хозяйку схоронилъ. Вотъ онъ и ходилъ къ прикащику, что, молъ, тяжело безъ бабы землю нести, да и что годовъ ему много, не сложутъ ли землю. «Я, — говоритъ, — и безъ земли вашему здоровью радъ стараться. Какая плотницкая работа будетъ, все могу сдлать». — Мужикъ на рчи ловкой былъ, хоть кого заговоритъ. Да не поддался на этотъ разъ прикащикъ, говоритъ: «Ты еще молодъ, всего 42 года, а что жены нтъ, такъ у насъ невстъ не искать стать, вонъ Трегубая Марфутка вдова, таковская по теб старику». — Такъ-то дло и поршили, и Марфу призывали, и старики сказали, что дло. Вотъ Федоръ то съ утра, замсто на работу, въ кабакъ пошелъ съ прозжимъ извощикомъ, а теперь самъ сватать пришелъ. — Какъ у нихъ тамъ дло было, Богъ ихъ знаетъ; Марфутка поплакала, поплакала, походила, покланялась, а конецъ длу былъ, что передъ Покровомъ повнчали. —

Какъ пошла отъ него мать, Сережка легъ на брюхо и все кричалъ, до тхъ поръ, пока мать было видно; какъ зашла она зa плетень, онъ пересталъ, повернулся на бокъ и началъ[61] обтирать слезы. Руки вс замочилъ. Обтеръ объ землю и опять зa глаза — все[62] лицо вымазалъ. Потомъ взялъ сухую былинку и сталъ ковырять ей по земл:[63] выкопаетъ ямку, да туда слезъ, а не достанетъ, — поплюетъ. — И долго тутъ на выгон лежалъ Сережка и думалъ свою думу о матери и дяд Федор и о томъ, зa что его дядя Федоръ убить хотлъ и зa что мать прибила. — Онъ припомнилъ все, что зналъ о матери и дяд Федор, и все не могъ ничего разобрать. Помнилъ онъ, что мать здила въ Троицу къ обдн и изъ церкви вывела его и сла у[64] богадльни подъ навсъ съ кумомъ и говорила многое о Федор, о муж, о дтяхъ. Помнитъ онъ, что кумъ все приговаривалъ одно: «Тетушка Марфа! сводныя дти — грхъ только», — и что мать говорила: «чтожъ, коли велятъ». — Потомъ помнитъ, что мать ходила на барской дворъ, пришла оттуда въ слезахъ и побила его за то, что онъ на лавк лежалъ, и въ этотъ же вечеръ сказала ему, что вотъ, дай срокъ, Федоръ Ризуновъ тебя пройметъ, — и тутъ же стала цловать его и выть. —

Потомъ помнитъ, что двчонки дразнили его Ризуновымъ пасынкомъ, и хотя онъ не понималъ, къ чему клонило, онъ плакалъ, слушая ихъ. А тутъ еще самъ Федоръ убить хотлъ. Во всемъ былъ Федоръ, и онъ ненавидлъ его. Онъ сталъ думать, какъ бы ему извести Федора; убить? отравить? испортить? — Тутъ двчонки съ хворостинами, загоняя скотину, вышли изъ подъ горы. — «Что, али вотчимъ Федька побилъ?» — Онъ молчалъ, они потрогали его. Онъ схватилъ камень и пустилъ въ нихъ — двки стали прыгать и кричать.[65] Онъ бранился, потомъ заревлъ. Бабы прогнали двочекъ. Старшая, Парашка прошла съ скотиной. — «Чего ты?» — Сережка разрвелся и разсказалъ, какъ хочетъ погубить. Парашка сказала, что испортить надо. «Пойти къ ддушк Липату». Странница пришла. Они ей открылись, она научила терпть. Мать погнала скотину загонять. Уложила спать, за нее завалился. —

Посл Покрова женили. Сережка видлъ, какъ одли мать, какъ она выла, какъ пили мужики, и его къ нимъ перевели. Двчонка злая Ризуновыхъ, мокрая. — Разъ пришелъ домой пьяный Ризуновъ. — «Зачмъ обдъ не готовъ?» — «Ты не веллъ ждать, и мы поли». — «Ахъ ты такая-сякая, трегубое отродье накормила. Извстно, такъ вотъ я убью его», — схватилъ топоръ, да на С[ережку]. Сережка обмеръ: «батюшка, дай помолиться». Терпть [?]

** 2.

«Али давно не таскалъ!» — сказалъ мужикъ съ обмерзлыми сосульками на бород и усахъ, входя вечеромъ въ избу и обращаясь къ баб. Онъ только что поскользнулся въ сняхъ и едва удержался о притолку. — «Опять налили снцы, идолы!» — «А ты ушатъ починилъ, чтоли?» — сказала баба. — «Нон бабы 5 разъ за водой ходили, что принесутъ, половина вытечетъ». — «Начинишься на васъ, чертей. Космы повыдергаю, такъ не потечетъ». — Мужикъ пріхалъ изъ лсу не въ дух: караульщикъ засталъ его накладывающимъ молодые дубочки, которыя онъ срубилъ въ господскомъ лс, и содралъ съ него на косушку. Кром того онъ поскользнулся. Баба видла, что дло плохо, и лучше молчать.

[66]Мужикъ молча раздлся, поужиналъ съ семьей. Сынъ, пришедшій съ господской молотьбы изъ села, за ужиномъ разсказалъ новость. Въ риг сказывали — баринъ пріхалъ. — «О!» — сказалъ старикъ. — «Мужики гутарили, опять хочетъ землю отрзать. Къ Посредственнику здилъ. Михайла говоритъ, ничего не будить». — «Какой Михайла?» — «Сидоровъ — грамотный что ли онъ, — сказывалъ, ничего не будеть, потому, — мужики свово планту не покажуть, а когды царская межевка придеть, годы пущай ржуть, — отъ Царя землемръ все укажеть, всю землю отхватють господсткую»...

[67]Старикъ внимательно слушалъ, и бабы замолкли. Василій слылъ зa голову. — «Потому, говорить, комедатраная [?] межевка пойдеть, а на эвту согласія не сдлають...»