Том 8

Левая Собрания, считавшая себя красой и гордостью революционной Германии, была совершенно опьянена несколькими жалкими успехами, достигнутыми благодаря доброй или, вернее, злой воле нескольких австрийских политиков, действовавших по наущению австрийского деспотизма и в его интересах. Эти демократы, как только хотя бы малейшее подобие их собственных, отнюдь не отличавшихся определенностью принципов получало — в гомеопатически разбавленном виде — нечто вроде санкции Франкфуртского собрания, уже возвещали, что они спасли отечество и народ. Эти несчастные, слабоумные люди в течение своей в общем совершенно бесцветной жизни так мало привыкли к чему-либо похожему на успех, что действительно вообразили, будто их жалкие поправки, принимавшиеся большинством в два или три голоса, изменят весь облик Европы. С самого начала своей законодательной карьеры они более чем какая-либо другая часть Собрания были заражены неизлечимой болезнью — парламентским кретинизмом, недугом, несчастные жертвы которого проникаются торжественным убеждением, будто весь мир, его история и его будущее направляются и определяются большинством голосов именно того представительного учреждения, которое удостоилось чести иметь их в качестве своих членов. Они уверены, будто все и вся, что совершается вне стен этого здания: войны, революции, постройка железных дорог, колонизация целых новых континентов, открытие золота в Калифорнии, каналы Центральной Америки, русские войска — словом все, что может хоть в какой-то мере претендовать на некоторое влияние на судьбы человечества, — все это якобы ничто по сравнению с ни с чем не соизмеримыми событиями, зависящими от решения важного вопроса, который как раз в данный момент занимает внимание их почтенной палаты. Таким образом, демократическая партия Собрания только потому, что ей удалось контрабандным путем протащить в «имперскую конституцию» некоторые из своих рецептов, сочла себя в первую очередь обязанной выступить за нее, хотя эта конституция в каждом существенном пункте решительно противоречила ее собственным, так часто провозглашавшимся принципам. А когда, наконец, главные авторы этого ублюдочного произведения бросили его на произвол судьбы, завещав его демократической партии, последняя приняла это наследство и отстаивала эту монархическую конституцию, выступая даже против тех, кто провозглашал тогда ее же собственные республиканские принципы.

Но надо признать, что в этом отношении противоречие было лишь кажущимся. Неопределенный, внутренне противоречивый, незрелый характер имперской конституции был лишь точным отражением незрелых, путаных, противоречащих друг другу политических идей этих господ демократов. И даже если бы это не доказывалось достаточно их же собственными речами и писаниями — поскольку они вообще были способны писать, — то их дела вполне послужили бы таким доказательством. Ведь среди здравомыслящих людей считается чем-то само собой разумеющимся, что о человеке следует судить не по его заявлениям, а по его поступкам; не по тому, за что он себя выдает, а по тому, что он делает и что представляет собой в действительности. Дела же этих героев немецкой демократии, как мы увидим дальше, достаточно громко говорят сами за себя. Как бы то ни было имперская конституция со всеми ее придатками и привесками была окончательно принята, и 28 марта прусский король — 290 голосами при 248 воздержавшихся и при отсутствии 200 депутатов — был избран императором Германии без Австрии. Ирония истории достигла наивысшего пункта: императорский фарс, разыгранный Фридрихом-Вильгельмом IV на улицах изумленного Берлина через три дня после революции 18 марта 1848 г.[37], —причем король был в состоянии, за которое кое-где в другом месте он подпал бы под действие закона штата Мэн против спиртных напитков, — этот отвратительный фарс ровно через год был санкционирован мнимым представительным собранием всей Германии. Таков был итог немецкой революции! Лондон, июль 1852 г.

XVI НАЦИОНАЛЬНОЕ СОБРАНИЕ И ПРАВИТЕЛЬСТВА