Том 8

Но в те годы море подходило к городским воротам Сен-Венсана и Динана; во время отлива из Сен-Мало в Сен-Серван и обратно ездили в двуколках и колясках, которые сновали между судами, объезжая якоря, канаты и буйки, чуть не натыкаясь кожаным верхом на низкие реи или утлегари. От прилива до прилива кучера гнали лошадей по песку там, где шесть часов спустя ветер подхлестывал волны. Прежде здесь по всему побережью Сен-Мало рыскали две дюжины сторожевых псов, которые в 1770 году загрызли морского офицера.

Собаки переусердствовали, и их уничтожили. Теперь уже не слышно по ночам собачьего лая между Большим и Малым Таларом.

Сьер Клюбен останавливался в "Гостинице Жана". Там находилась французская контора Дюранды.

Там ели и пили таможенные чиновники и береговая охрана. Им был отведен особый стол. Таможенные чиновники из Биника встречались там с таможенниками из Сен-Мало, что было весьма полезно для дела.

Сюда заглядывали и шкиперы, но ели они за другим столом.

Сьер Клюбен подсаживался то к тем, то к другим, однако охотнее к столу таможенников, чем судовладельцев. Везде он был желанным гостем.

Кормили здесь вкусно. Чужеземным морякам предлагались на выбор напитки всех стран света. Какого-нибудь щеголеватого матросика из Бильбао угощали здесь «геладой». Пили там и «стату», как в Гринвиче, и коричневый «гез», как в Антверпене.

Бывало, капитаны дальнего плавания и судохозяева присоединялись к шкиперской трапезе. Обменивались новостями:

"Как дела с сахаром?" — "Прибывает небольшими партиями.

Но ходят слухи, что вот-вот прибудут три тысячи мешков из Бомбея и пятьсот бочек из Сагуа". — "Увидите, что правые одержат верх над Вилелем". — "А как индиго?" — "Всего лишь семь тюков из Гватемалы". — «Нанина-Жюли» стоит на рейде.

Красивое трехмачтовое судно из Бретани". — "Еще два города Ла-Платы повздорили из-за выеденного яйца". — "Когда Монтевидео жиреет, Буэнос-Айрею тощает". — "Пришлось перегружать с "Царицы неба" товары, забракованные в Калао". — "На какао хороший спрос; мешки каракского идут по двести тридцать четыре, а тринидадского — по семьдесят три". — "Говорят, во время смотра на Марсовом поле кричали: "Долой министров!" — "Просоленные невыделанные кожи «саладерос» — продаются по шестидесяти франков — бычьи, а коровьи — по сорока восьми". — "Что, перешли Балканы? А где Дибич?"¹²³

— «В Сан-Франциско не хватает анисовой водки. С планьольским оливковым маслом затишье. Центнер швейцарского сыра — тридцать два франка». — "Умер, что ли, Лев Двенадцатый¹²⁴

?" — и т. д.

Все это обсуждалось шумно, во весь голос. За столом таможенных чиновников и береговой охраны говорили потишз.

Свои дела береговая и портовая полиция не стремилась предавать особой гласности и не откровенничала.

За шкиперским столом председательствовал старый капитан дальнего плавания Жертре-Габуро. Жертре-Габуро был не человек, а барометр. Он так сжился с морем, что безошибочно предсказывал погоду. Он устанавливал ее заранее. Он выслушивал ветер, щупал пульс отлива и прилива. Туче он говорил: "А ну-ка, покажи язык" — иными словами, молнию.

Он был врачом волн, бризов, шквала. Океан был его пациентом. Он обошел весь свет, как врач обходит больницу, изучая каждый климат, его здоровье и немощи. Он основательно знал патологию времен года. Он сообщал такие факты: "Как-то в 1796 году барометр упал на три деления ниже бури". Он был моряком по призванию. Ненавидел Англию всей силой своей любви к морю. Тщательно изучал английский флот, чтобы знать его слабые стороны. Умел объяснить, чем «Соверен» 1637 года отличался от "Королевского Вильяма" 1670 года и от «Победы» 1755 года. Сравнивая надводные части судов, он сожалел, что на палубах английских кораблей больше нет башен, а на мачтах — воронкообразных марсов, как на "Большом Гарри" в 1514 году, — сожалел потому, что они были отличной целью для французских ядер. Нации он различал лишь по их флоту; его речи была присуща своеобразная синонимика.

Так, Англию он называл "Маячно-лоцманская корпорация", Шотландию — "Северная контора", а Ирландию — "Балласт на борту". Запас сведений был у него неисчерпаем; он был ходячим учебником и календарем, справочником мер и тарифов.

Наизусть знал таксу маяков, в особенности английских: пенни с тонны при проходе мимо такого-то маяка, фартинг — при проходе мимо другого. Он говорил: "Маяк Смолл-Рок прежде расходовал всего лишь двести галлонов масла, а теперь сжигает полторы тысячи". Однажды капитан опасно заболел в плавании, и, когда весь экипаж, думая, что он умирает, обступил его койку, он, превозмогая предсмертную икоту, вдруг обратился к корабельному плотнику: "Надо бы вырезать в эзельгофтах по гнезду с каждой стороны для чугунных шкивов с железной осью и пропустить через них стень-вынтрепы". Из всего этого явствует, что он был человек незаурядный.