Читаем Том 8 полностью

Свет вспыхнул, затем погас и больше не появлялся. Дом снова окутался тьмой. И тут послышался шум. Шум походил на голоса. Так всегда бывдет: когда видишь — не слышишь; когда не видишь — слышишь.

Ночью на море беззвучно по-особенному. Безмолвие тьмы там глубже, чем где-либо. Среди волнующихся водных просторов, где не расслышишь и шума орлиных крыльев, в безветренную пору, в затишье, можно, пожалуй, услышать и полет мухи.

Могильная тишина вокруг придавала зловещую четкость звукам, доносившимся из дома.

— Пойдем посмотрим, — сказал маленький француз.

И шагнул вперед.

Его спутники до того струсили, что решились пойти за, ним. Убежать они уже не осмеливались.

Когда они миновали большую кучу валежника, которая неизвестно почему подбодрила их в этом пустынном месте, из куста вылетела сова, зашуршали ветви. Что-то пугающее есть в неровном, косом полете совы. Птица взметнулась и пролетела рядом с детьми, глядя на них круглыми, светящимися в темноте глазами.

За спиной француза возникло некоторое смятение.

А он еще подразнил сову:

— Опоздал, воробей. Не до тебя. Все равно посмотрю.

И пошел дальше.

Хруст ветвей терновника под его грубыми башмаками, подбитыми гвоздями, не заглушал шума голосов, раздававшихся в доме; они звучали то громче, то тише, словно там велась мирная беседа.

Немного погодя француз сказал:

— В общем, одни дураки верят в привидения.

Дерзкие повадки товарища в минуту опасности подбадривают отстающих и толкают вперед.

Оба мальчугана-тортвальца снова зашагали, ступая след в след за своим вожаком.

Казалось, дом, посещаемый нечистью, непомерно увеличивается. В обмане зрения, вызванном страхом, была доля истины. Дом и на самом деле становился больше, потому что они приближались к нему.

Все отчетливее становились голоса, доносившиеся из дома.

Дети вслушивались. Слух также обладает способностью преувеличивать. То было не шушуканье, а что-то погромче шепота и потише гула толпы. Временами долетали отдельные слова. Понять их было невозможно. Они звучали странно. Дети останавливались, прислушивались и снова шли вперед.

— Выходцы с того света разговорились, но я ничуточки не верю в выходцев с того света, — шепнул ученик конопатчика.

Юным тортвальцам очень захотелось юркнуть за кучу хвороста, но они уже были далеко от нее, а их приятель конопатчик все шел и шел к дому. Страшно было идти за ним, но убежать без него было еще страшнее.

Растерянно, шаг за шагом, плелись они за французом.

Он обернулся и сказал:

— Вы сами знаете, что все это враки. Ничего там нет.

А дом все рос да рос. Голоса делались все громче и громче.

Дети приблизились к нему.

Тут они увидели, что в доме теплится свет. То был тусклый огонек, который горит обычно, как мы уже упомянули, в потайном фонаре или освещает бесовские шабаши.

Они подошли вплотную и остановились.

Один из тортвальцев, набравшись храбрости, заметил:

— Никаких тут нет привидений, одни Белые дамы.

— Что это за штука висит в окне? — спросил другой.

— Смахивает на веревку.

— Да это змея!

— Нет, веревка повешенного, — важно заявил француз. — Она им помощница, но я в это не верю.

И в три прыжка он очутился у стены дома. В его отваге было что-то лихорадочное.

Приятели, дрожа, последовали его примеру: один стал слева, другой справа от него, и оба лрижались к нему так крепко, точно приросли. Дети припали ухом к стене. Призраки все еще вели беседу.

В доме разговаривали по-испански и вот о чем:

— Значит, решено?

— Решено.

— Условлено?

— Условлено.

— Человек будет ждать здесь. Может он отправиться в Англию с Бласкито?

— За плату?

— За плату.

— Бласкито возьмет его в свою лодку.

— Не допытываясь, откуда он?

— Дело не наше.

— Не спрашивая его имени?

— Имя не важно, был бы кошелек полон, — Хорошо. Он подождет в доме.

— Пусть запасется едой.

— Еда будет.

— Где?

— В саквояже, который я принес.

— Очень хорошо.

— Оставить его здесь можно?

— Контрабандисты не воры.

— А вы-то сами когда уезжаете?

— Завтра утром. Был бы ваш знакомец готов, уехал бы с нами.

— Он еще не готов.

— Дело его.

— Сколько дней придется ему ждать в этом доме?

— Два, три, четыре. Может, меньше, может, больше.

— Бласкито приедет наверняка?

— Наверняка.

— Сюда, в Пленмон?

— В Пленмон.

— Когда?

— На будущей неделе.

— В какой день?

— В пятницу, в субботу или в воскресенье, — Он не обманет?

— Он мой тезка.

— И приезжает в любую погоду?

— В любую. Он не знает страха. Я Бласко, он Бласкито, — Значит, он непременно будет на Гернсее?

— Один месяц езжу я, другой — он.

— Понимаю.

— Считая с будущей субботы, то есть ровно через неделю, не пройдет и пяти дней, как Бласкито будет здесь, — Ну, а если море разбушуется?

— Если будет ненастье?

— Да.

— Бласкито задержится, но приедет, — Откуда?

— Из Бильбао.

— Куда он направится?

— В Портланд.

— Хорошо.

— Или в Торбэй.

— Еще лучше.

— Пусть ваш знакомец не беспокоится.

— Бласкито не выдаст?

— Только трус — предатель. А мы народ смелый. Не горит лед, не предаст мореход.

— Никто не слышит наш разговор?

— Нас нельзя ни услышать, ни увидеть. Страх превратил это место в пустыню.

— Знаю.

— Кто осмелится нас подслушать?

— Верно.

Перейти на страницу:

Все книги серии В.Гюго. Собрание сочинений в 10 томах

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века