Том 8

Теперь он вырвался на свободу. Бегство удалось. Он был вне общества. То, что сочтут за смерть, для него жизнь, в она только начинается. Клюбен подлинный разоблачал лже-Клюбена. Он все перевернул одним ударом. Он, Клюбен, вверг Рантена в пропасть, Летьери — в нищету, человеческую справедливость — во мрак, мнение общества — в заблуждение и оттолкнул все человечество. Он отстранился от мира.

Что касается бога, то это короткое слово мало его трогало.

Он слыл за человека религиозного. Ну так что же!

В душе лицемера есть глубокие тайники, или, вернее, сам лицемер — тайник.

Когда Клюбен остался один, тайник приоткрылся. То был миг блаженства; Клюбен распахнул свою душу настежь.

Он упивался своим преступлением.

Вся сущность зла явила себя на этом лице. Клюбен сиял.

В эту минуту взгляд Рантена, очутись он рядом, показался бы взглядом новорожденного младенца.

Маска сброшена, какое облегчение! Его совесть тешилась, созерцая свою омерзительную наготу и погружаясь на приволье в гнусный омут зла. Долго он терпел человеческое уважение, и в конце концов это породило в нем неукротимую тягу к бесстыдству. Для лицемера в злодействе есть что-то сладострастное. Для его страшной души, глубины которой столь мало исследованы, отвратительная низость преступления приобретает нечто соблазнительное. Фальшивая репутация добродетели кажется пресной и возбуждает вкус к позору.

Пренебрежение к людям так велико, что вызывает желанье навлечь на себя их презрение. Скучно быть уважаемым. Страсти, бушующие в человеке безнравственном, восхищают лицемера. Он с вожделением смотрит на откровенный, разнузданный порок. Глаза, потупленные поневоле, нередко бросают на него исподтишка жадный взгляд. В Марии Алакок живет Мессалина. Вспомните Кадьер и монахиню из Лувье. Клюбен жил тоже под покрывалом. Безнравственность была его честолюбивой мечтой. Он завидовал наглой продажной девке, равнодушно отдающей себя на поругание; он чувствовал, что сам он хуже продажной девки, и ему надоело слыть непорочным.

Он был Танталом цинизма. Наконец-то здесь, на утесе, в полном уединении он мог разоткровенничаться! Без всякого стеснения чувствовать себя мерзавцем — какое блаженство! Все восторги, доступные исчадию ада, познал Клюбен в это мгновение; ему были выплачены все недоимки по его притворству; лицемерие было ссудой, и теперь Сатана с ним сполна расплатился. Клюбен мог упиваться тем, что он безнравственен, ибо люди исчезли, его видели только небеса. Он сказал себе:

"Я негодяй!" — и возрадовался.

Никогда еще ничего подобного не происходило с человеческой совестью.

Взрыв, который происходит в душе лицемера, не сравнить и с извержением вулкана.

Клюбен был доволен, что рядом никого нет, но его не огорчило бы и чье-нибудь присутствие. Он бы насладился ужасом свидетеля.

Он был счастлив, если бы мог крикнуть всем людям на свете: "Эй вы, глупцы!"

Одиночество и усиливало и умаляло его торжество.

Он был единственным очевидцем своей славы.

Стоять у позорного столба по-своему привлекательно. Все видят, что ты подлец.

Ты утверждаешься в своем могуществе, когда толпа рассматривает тебя. Каторжник в железном ошейнике, стоящий на помосте, — деспот, насильно приковывающий к себе все взгляды. Эшафот — своеобразный пьедестал. Разве не блистательный триумф — стать центром всеобщего внимания? Принудить общественное око взглянуть на тебя — одна из форм превосходства. Для кого зло — идеал, для того позор — ореол.

На эшафоте стоишь над всеми. Это — высота, какая бы она ни была, на ней ты подобен победителю. В плахе, на которую смотрит вселенная, есть нечто схожее с троном.

Быть выставленным напоказ — значит быть созерцаемым.

Дурному царствованию, очевидно, суждены утехи позорного столба. Нерон, поджигавший Рим, Людовик XIV, предательски овладевший Пфальцем¹⁴³

, регент Георг, исподволь умерщвлявший Наполеона, Николай I, на глазах всего цивилизованного мира душивший Польшу, вероятно, испытывали нечто похожее на то наслаждение, о котором мечтал Клюбен… Глубина — презрения внушает презираемому мысль о своем величии.

Разоблачение — банкротство, а саморазоблачение — триумф. Это упоение своей неприкрытой и самодовольной наглостью, это самозабвенный цинизм, наносящий оскорбление всему сущему. Высочайшее блаженство.

Такие мысли как будто противоречат лицемерию, но это не так. Подлость последовательна. Речи как мед, а дела как полынь. Эскобар¹⁴⁴

близок маркизу де Сад. Доказательство: Леотад¹⁴⁵

Лицемер — законченное воплощение зла, он совмещает два полюса извращенности. С одной стороны, он проповедник, с другой — распутница. Он двупол, подобно дьяволу. Лицемер — страшный гермафродит зла. Зло само себя оплодотворяет в нем, дает росток % преображается. С виду он обаятелен; выверните его наизнанку — он омерзителен.

Несвязные злобные мысли роились в мозгу Клюбена. Он плохо разбирался в них, но наслаждался безмерно.

Сноп искр из преисподней в ночи — вот мысли этого человека.

Итак, Клюбен некоторое время пребывал в задумчивости: он разглядывал свою честность, как змея разглядывает сброшенную ею кожу.