Том 8. Автобиографическая и историческая проза

Народ, пригнанный в лагерь Пугачева, поставлен был на карачки перед пушками, бабы и дети подняли вой. Им объявили прощение государево. Все закричали ура! и кинулись к его ставке. Потом спрашивали: кто хочет в службу к государю Петру Федоровичу. – Охотников нашлось множество.

Против Шарной горы у Горлова кабака поставлена была пушка. Пугачев к горе подошел лесом и, рассыпавшись по Арскому полю и по третьей горе, ворвался в Казань.

Казни после Пугачева были ужасные, вешали за ребро, сажали на кол (?) etc. Рели стояли лет 10 после Пугачева, и петли болтались.

Фабриканты, кулачные бойцы, приняли было худо вооруженную сволочь в рычаги, в ружья и сабли, но Пугачев, заняв Шарную гору, пустил по них картечью. Вениамин успел уехать в крепость из архиерейского дома. Народ, возвратясь из плена, нашел всё вверх дном. Кто был богат, очутился нищим, кто был скуден, разбогател.

Казак при Пугачеве стал сымать башмаки с отца Бабинова – и как они пришлись не впору, бросил их ему в лицо.

IV

ОРЕНБУРГСКИЕ ЗАПИСИ⁴

Бунтовщики 1771 года посажены были в лавки Менового двора. Около Сергиева дня, когда наступил сенокос, их отпустили на Яик. Садясь в телеги, они говорили при всем торжище: «То ли еще будет? так ли мы тряхнем Москвою?» – «Молчать, курвины дети», – говорили им оренбургские казаки, их сопровождавшие, но они не унимались. Папков в (Переволоцкой) Сорочинской.

Он привел кн. Голицына к Сорочинской крепости, но она уже была выжжена. Голицын насыпал ему рукавицу полну денег.

В Татищевой Пугачев, пришед вторично, спрашивал у атамана, есть ли в крепости провиант. Атаман, по предварительной просьбе старых казаков, опасавшихся голода, отвечал, что нет. Пугачев пошел сам освидетельствовать магазины и, нашед их полными, повесил атамана на застрехе.

Елагину взрезали грудь и кожу задрали на лицо.

Лиз. Фед. Елагина выдана была в Озерную за Харлова весною. Она была красавица, круглолица и невысока ростом. Матрена в Татищевой.

Из Озерной Харлов выслал жену свою 4 дня перед Пугачевым, а пожитки свои и всё добро спрятал в подвале у Киселева. Пугачева пошли казаки встречать за десять верст. Харлов (хмельной) остался с малым числом гарнизонных солдат. Он с вечеру начал палить из пушек. Билов услышал пальбу из Чесноковки (15 в.) и воротился, полагая, что Пугачев уже крепость взял. Поутру Пугачев пришел. Казак стал остерегать его. – «Ваше царское величество, не подъезжайте, неравно из пушки убьют». – «Старый ты человек, – отвечал ему Пугачев, – разве на царей льются пушки». Харлов приказывал стрелять – никто его не слушал. Он сам схватил фитиль и выстрелил по неприятелю. Потом подбежал и к другой пушке, но в сие время бунтовщики ворвались. Харлова поймали и изранили. Вышибенный ударом копья глаз у него висел на щеке. Он думал откупиться и повел казаков к избе Киселева. «Кум, дай мне 40 рублей, – сказал он. – Хозяйка всё у меня увезла в Оренбург». Киселев смутился. Казаки разграбили имущество Харлова. Дочь Киселева упала к ним в ноги, говоря: «Государи, я невеста, этот сундук мой». Казаки его не тронули. Потом повели Харлова и с ним 6 чел. вешать в степь. Пугачев сидел перед релями – принимал присягу. Гарнизон стал просить за Харлова, но Пугачев был неумолим. Татарин Бикбай, осужденный за шпионство, взошед на лестницу, спросил равнодушно: какую петлю надевать? – «Надевай какую хочешь», – отвечали казаки (не видал я сам, а говорили другие, будто бы тут он перекрестился). Пугачев был так легок, что когда он шел по улице к магазинам, то народ не успевал за ним бегом. Он, проезжая по Озерной к жене в Яицк, останавливался обыкновенно у казака Полежаева, коего любил за звучный голос, большой рост и проворство.

Под Илецким городком хотел он повесить Дмит. Карницкого, пойманного с письмами от Симанова к Рейнсдорпу. На лестнице Карницкий, обратись к нему, сказал: «Государь, не вели казнить, вели слово молвить». – «Говори», – сказал Пугачев. «Государь, я человек подлый, что прикажут, то и делаю; я не знал, что написано в письме, которое нес. Прикажи себе служить, и буду тебе верный раб». – «Пустить его, – сказал Пугачев, – умеешь ли ты писать?» – «Умею, государь, но теперь рука дрожит». – «Дать ему стакан вина, – сказал Пугачев. – Пиши указ в Рассыпную». Карницкий остался при нем писарем и вскоре стал его любимцем. Уральские казаки из ревности в Татищевой посадили его в куль да бросили в воду. – «Где Карницкий?» – спросил Пугачев. – «Пошел к матери по Яику», – отвечали они. Пугачев махнул рукою и ничего не сказал. Такова была воля яицким казакам!

В Озерной.

В Берде Пугачев был любим; его казаки никого не обижали. Когда прибежал он из Татищевой, то велел разбить бочки вина, стоявшие у его избы, дабы драки не учинилось. Вино хлынуло по улице рекою. Оренбурцы после него ограбили жителей.

Старуха в Берде⁵.