Том 8. Фабрика литературы

Интересен и нужен для познания некоторых особенностей первого периода войны образ майора Волошина. Волошин, командир с большими заслугами в гражданской войне, не обнаружил никаких способностей и не приобрел заслуг в Отечественной войне, и он просто умирает — не от оружия неприятеля, а от болезни. Волошин — это реальная фигура первых месяцев войны; таких было немного, но они существовали; жалко, что автор написал Волошина в слишком, так сказать, сокращенном виде.

Гражданские лица, действующие в романе, — лучшие из них — по своей сути те же воины. Прелестен образ Марийки, жены Андрея Лопухова, существа, исполненного верности, отваги и постоянной вдохновенной радости, — той радости, что преодолевает все несчастья и бедствия жизни. Под стать лучшим солдатам, изображенным в романе, и старшее поколение колхозников: Осип Михайлович, повешенный немцами, Анфиса Марковна (мать Марийки), председатель колхоза Бояр-кин и другие. Возможно, что во второй книге романа старый крестьянин Ерофей Кузьмич Лопухов (отец Андрея) вырастет в человека большого, быть может, героического характера; пока же он довольно явственно напоминает своего литературного предка — Никиту Моргунка из поэмы А. Твардовского «Страна Муравия». Это, однако, малосущественно.

Существенно же то, что появился еще один хороший, поэтический, полный живой мысли и наблюдательности роман о Великой Отечественной войне.

Внутренние рецензии

«Последняя буква» А. Новикова

[текст отсутствует]

«Великий государь» В. Соловьева

Пьеса «Великий государь» Вл. Соловьева написана превосходно, даже с излишним литературным великолепием. Этот излишек великолепия уже не является достоинством пьесы; далее — во всяком жизненном или историческом факте есть его естественный, натуральный, так сказать, беспорядок, вернее — сложность судьбы, — и слишком упорядоченное его изображение вредит правдивости произведения.

Об исторической ценности произведения Вл. Соловьева я судить не могу. Мне показалось, однако, что в некоторых эпизодах пьесы нет достаточной аргументации поступков людей: не они с трудом и болью вырабатывают свое поведение, а автор их ведет за руку. Затем — в свое время у нас была справедливо опорочена циничная формула М. Покровского: «История есть политика, обращенная в прошлое». История есть не политика, а наука; политика же должна пользоваться наукой. Глубокое использование истории как науки даст историческому писателю лучшие результаты, чем любой другой метод, — в том числе тогда его произведение достигнет и настоящей политической полезности.

Но писатель может и не ставить себе вовсе исторической или научной задачи; он может свободно деформировать исторический факт, если цель его произведения оправдывает такое действие.

Как художественное произведение трагедия Вл. Соловьева заслуживает очень высокой оценки, и рукопись должна быть несомненно напечатана. Я в состоянии доказать высокую ценность пьесы Соловьева, но это потребует целой статьи.

Дефекты, имеющиеся в пьесе, легко устранимы. Но одна сцена — у гроба сына — должна быть усилена: зритель-читатель должен почувствовать такое же великое изнеможение духа, какое есть в то время у царя Ивана. В этой сцене, по-моему, кульминация человека как царя, деятеля и отца. Эту сцену надо сделать совершенной: только хорошей ее оставлять нельзя; в истинном искусстве хорошее — дурно и лишь прекрасное — терпимо. Я прошу Вл. Соловьева о самом трудном одолжении, какое только может читатель отнести к писателю, — в этом и есть моя оценка его произведения.

2. II. 14.

А. Платонов

«Днепр» В. Юрезанского