Том 8. Красный бамбук — черный океан. Рассказы о Востоке

Оказывается, японцы вызвали генерал-губернатора в Сайгон вовсе не для того, чтобы совершить какие-то насильственные недипломатические действия, чего он так опасался. Речь шла всего лишь о подписании соглашения о поставках риса на 1945 год. И хотя Деку знал, что риса в стране практически нет, он с радостью поставил подпись под договором. Судьба вновь предоставляла ему возможность выиграть время. Война шла к концу, и вместо риса японцы могли получить лишь бесполезный клочок бумаги. Правда, сразу же по возвращении в Ханой он должен был дать указание чуть ли не вдвое срезать и без того ничтожную карточную норму, но это его не слишком заботило. Еще один документ, еще одна подпись — какая разница? Ничтожная, чисто символическая цена за упоительное право облегченно перевести дух и хоть на минуту перестать думать о том неопределенно-гнетущем финале, которого он так устал ожидать.

После подписания соглашения состоялся дружеский а-ля фуршет. На столах стояли блюда с фаршированными омарами, повар-китаец нарезал розовые, нежнейшие ломтики ростбифа. Живописную пирамиду фруктов увенчивали ананасы и сайгонский деликатес под названием «женская грудь». Несмотря на приторную сладость, фрукты прекрасно утоляли жажду.

В честь японских партнеров подали суси с сырой рыбой, креветками и осьминогом. На специальных треножниках стояли оловянные сосуды с подогретым сакэ. Пили за дружбу. За успех и взаимное процветание. Японцы держались с уклончивой вежливостью, старательно обходя все острые углы. О перемене статута колониальной администрации не было сказано ни слова.

Деку, которому кусок не лез в горло, с тревогой и надеждой ловил благоприятные признаки. Вопреки логике, хотелось верить словам и улыбкам, которых требовал элементарный протокол. В конце концов подыскалось убедительное объяснение: для японской экономики, подорванной войной, рис стал основной проблемой. В самом деле, если нечем кормить солдат и рабочих военных заводов, то даже горючее, смазка и текстиль отходят на задний план. Индокитай остался последним относительно мирным уголком на континенте, и японцы не желают рискованных перемен.

Встретив тоскующий, как у побитой собаки, взгляд Жаламбе, Деку надменно приосанился.

«Его унылый нос свисает, как у тапира, — мелькнула мысль. — Ничего, пусть помучается».

Жаламбе искательно просиял и с бокалом в руке бросился к адмиралу.

 — По-моему, все идет ничего, — жарко зашептал он, торопливо отхлебывая вино. — Непонятно только, почему не пришел Мацумото.

Отсутствие посла тревожило и самого Деку. Он далек был от личных обид и не придавал особого значения протокольным тонкостям. Если японский посол хотел подчеркнуть, что не считает более индокитайского генерал-губернатора равноправным партнером, то и господь с ним. Не было бы хуже.

Положение разъяснилось к вечеру, когда японский офицер связи «предложил» — именно так было сказано — французской делегации к девятнадцати часам собраться в конференц-зале.

Увидев каре жандармов вокруг овального стола переговоров, Деку понял, что все кончено. Жуткий одутловатый Уэда стоял чуть ли не рядом с послом. Как и Мацумото, он был при цилиндре, в визитке и серых в полоску брюках.

Не снимая перчаток, Мацумото зачитал ультиматум своего правительства. Япония требовала немедленной передачи под свое командование всех вооруженных сил и полиции Индокитая.

 — Срок вам, господин генерал-губернатор, дается два часа, — закончил посол, вручая ноту.

 — Он немыслимо короток, ваше превосходительство, — процедил сквозь зубы Деку. — Чтобы созвать экстренное совещание, нам сначала нужно возвратиться в Ханой. — Мысли прыгали, и он едва сознавал, что говорит. — Притом мне необходимо снестись с Парижем… На все это требуется время…

 — Два часа, — повторил Мацумото, отступая в сторону.

Вперед вышел Уэда.

 — Просу, — он предупредительно указал адмиралу на дверь.

Четко, как на параде, от стены отделились два жандарма со звездочками в черных петлицах и вытянулись по обе стороны от Деку.

 — Но позвольте? — для возмущения не хватало сил. — В чем дело? — вяло пробормотал адмирал. — Я вынужден протестовать…

 — Просу, — с той же предупредительностью поклонился Уэда. — И вас тозе просу, — обратился он к остальным членам делегации.

Печатая шаг, жандармы отделили французов друг от друга и вывели в коридор.

— Вас сюда, — Уэда махнул рукой в сторону губернаторского кабинета. — А вы сюда, позалуста, — цепко схватил он за рукав Жаламбе. — Позалуста! — толкнул его к лестнице.

Взятых под стражу французов по двое разместили в служебных помещениях. Одному лишь Деку предоставили отдельные апартаменты, состоящие из приемной и кабинета, к которому примыкала комнатка отдыха с диваном и туалетом.

Переступая порог, он услышал сзади револьверный выстрел, и тотчас же прозвучал визгливый возглас Уэды:

 — Пытался бежать!

Деку не обернулся. На несгибающихся ногах прошел к столу и рухнул в кресло. Двери за ним закрылись. Оглядевшись, зачем-то поднял и прижал к уху телефонную трубку. Ему ответила глухая настороженная тишина. Аппарат был отключен.