Том 8. Красный бамбук — черный океан. Рассказы о Востоке

Стояло изнурительно жаркое лето. Насыщенная парами отработанного бензина морось мутной завесой висела в воздухе. Иностранные журналисты привыкли за последние месяцы вставать с первыми лучами солнца, когда на рыночном причале открывалась оптовая продажа рыбы. Одни дежурили перед воротами резиденции премьера, другие осаждали подъезды МИДа или телеграфного агентства Домэй Цусин. Однако историческим утром 21 июля почти весь корпус прессы собрался на площади перед императорским дворцом. Темно зеленели верхушки деревьев за высокой, сложенной из крупного камня стеной. Сумрачно блестела вода во рву, окружавшем дворец. Пошел час дракона, седьмой час утра, когда распространился слух, что император — тэнно — пребывает ныне в храме Иссэ. Именно там, перед алтарем предков, он и назовет, согласно обычаю своей божественной прародительнице — солнечной Ама-терасу — имена новых министров. Журналисты поспешно бросились к своим машинам, хотя прекрасно знали, что подступы к храму заранее перекрыла гвардия и токко кэйсацу — особая полиция министерства внутренних дел. Офицеры со звездочками в петлицах неторопливо прохаживались перед неподвижно замершим строем. Нечего было и пытаться обратиться к ним с каким-нибудь вопросом. Зеленая карточка прессы не оказывала на военных никакого действия. Да и едва ли сами они знали, что творится там под загнутой по углам черепичной крышей с колокольчиками, тускло бронзовеющей сквозь листву. Воротами неизвестности высился деревянный торий перед входом в запретный парк. Никто ничего не знал. Не было даже уверенности в том, что тэнно находится в храме. Возможно, он уже покинул в данную минуту храм и отбыл во дворец или, напротив, еще не приехал.

Иностранцам редко удавалось лицезреть невысокого замкнутого человека, именем которого была освящена политика могущественной дальневосточной державы. Да и самим японцам подобное счастье выпадало, как правило, раз в году. Слышать же речь небесного правителя, его божественный «голос журавля» могли только члены императорской семьи и приближенные.

В строгом соответствии с рангом вступали высшие сановники империи под сень криптомерий. Очистившись водой священного колодца, которую пили из серебряного черпака, они подходили к высокой курильнице и нагоняли на себя густой можжевеловый дым. Синтоистские жрецы в черных шапках едва успевали бросать в бронзовое чрево связки зеленых палочек. Когда последний придворный вошел в душистый сумрак храма, тэнно молитвенно сложил руки перед резной божницей. Бьющие из бокового забранного узорной решеткой окна пыльные струи света золотили генеральские галуны, бахрому свисающих с потолка флагов, барабаны и гонги. Жгучими точками тлели курительные палочки на алтаре.

Спокойно прозвучал в благоговейной тишине негромкий голос журавля. Кабинет министров вновь поручалось сформировать принцу Коноэ. В молитвенном сосредоточенном поклоне выслушали императорское решение приближенные. Торжественное богослужение в храме Ясукунидзиндзя, где навеки остаются души погибших за Японию воинов, решено было провести на следующий день. Операторы из радиовещательной корпорации «НК» спешно кинулись развешивать микрофоны. Но задолго до назначенной церемонии шифровальщики заперлись в бронированных помещениях посольских особняков и развернули свои таблицы.

Посол Крейги с облегчением перевел дух.

Специальный посланник фюрера доктор Херфер бросил неприязненный взгляд на посла Ойгена Отта и смял в кулаке спешное донесение, переданное через первого секретаря посольства. Его миссия провалилась.

 — Моей, моей, аноне,[5] — безуспешно пытался связаться по прямому проводу с Виши корреспондент французского агентства Гавас.

Принц Коноэ слыл человеком умеренных взглядов, и большинство специалистов по японским делам склонялось к тому, что он не станет проводником жесткого курса. С экранов крупным планом замелькало аристократически утонченное лицо нового премьера. Не упоминая о «восьми углах под одной крышей», он выдвинул программу «Создания великой восточноазиатской сферы взаимного процветания», в которую предполагалось включить не только Индокитай, Индонезию и острова Южных морей, но также Бирму и Индию. Сэр Крейги вновь послал тревожную телеграмму.

 — Вздор! — сказал, выплевывая окурок сигары, Уинстон Черчилль.

 — Мы можем перебросить флот к Сингапуру за пятнадцать дней, — заверил его первый лорд адмиралтейства и спокойно добавил: — В случае надобности.

СС-штандартенфюрер Мейзингер рискнул напомнить посланнику Херферу, что именно при Коноэ имела место проба сил на русской границе в районе озера Хасан.

 — Принц вовсе не такой миротворец, каким его пытаются представить, — заметил Мейзингер. — Просто он однажды обжегся и теперь захочет осмотреться. Возможно, через некоторое время его вновь удастся склонить к совместному выступлению против большевиков.

 — Время? — раздраженно переспросил Херфер. — У нас его нет! — и бросил коротко: — Сроки.