Том 8. Красный бамбук — черный океан. Рассказы о Востоке

 — Одна есть, — поколебавшись, ответил шкипер. Видимо, он приберегал ее для себя. — Только плохонькая. Больше четырех человек она не поднимет.

 — Превосходно! — обрадовался Фюмроль. — В лодку сядут женщины с детьми. Кто не умеет плавать? — спросил он, с трудом подбирая вьетнамские слова. Но на судне, которое шло с островов Драконьего Жемчуга, плавать умели все.

 — Тогда за борт, дамы и господа! — скомандовал он. — Японцы не станут ждать ни одной лишней минуты, — и первым начал раздеваться.

Перед тем как прыгнуть с кормы, вынул из-за пазухи пистолет и зашвырнул его в море. Поведение шкипера и пассажиров произвело на него неизгладимое впечатление. Такие общие понятия, как мужество или покорность судьбе, казались обезличенным примитивом. Фюмролю неожиданно открылось нечто совсем иное, чему еще не придумано точного названия. Он понимал, что многие из его французских знакомых не увидели бы здесь никакой загадки. Ничего не стоило отмахнуться поверхностным определением: «Фатализм Востока». Фюмроль же жаждал постичь глубинную мудрую суть человечности, которая обозначалась столь ясно только в резком столкновении с фашистским варварством. Но не осталось времени на размышление.

Он вынырнул и, жадно вдохнув, вновь погрузил лицо в волну, смывая слезы. Боже, как это было некстати!

Субмарина, задраив люк, начала погружаться. Передав на ближайший катер координаты оставленного судна, она устремилась на поиски новых жертв.

Выбившись из сил, Фюмроль лег на спину. Лишь теперь он понял, насколько ослаб после болезни. Все, кто плыл с ним на джонке, уже были далеко впереди. Черные головы, как поплавки, выскакивали из пены накатившегося вала. Скоро они выйдут на берег и поспешат укрыться в зарослях, скорее всего даже не вспомнив о странном французе, который все время спал и почти ничего не ел.

Небо вновь заволокли темные, как дым пожарищ, облака. Северо-восточный муссон, как всегда, дал знать о себе дождем. Было приятно лежать с закрытыми глазами и ловить ртом прохладные сладкие струйки. Волны медленно пригоняли Фюмроля к берегу. Он знал, что в столице султаната Келантан Кота-Бару расположена крупная военная база англичан. От друзей, которые бывали на здешнем аэродроме, он слышал об укрепленном районе в развилке реки. Пусть не удастся отыскать англичан в мангровом лабиринте дельты, но что помешает ему пробраться в город? От побережья до Кота-Бару было всего два километра. Волна у берега стала круче. Фюмроля развернуло и начало бросать. Он едва успевал отдышаться, как в затылок ударял новый шипящий гребень и с гулом прокатывался над головой, увлекая в черную впадину, в которой пузырились белые пятна тающей пены. Галечные зерна, поднятые со дна, обрушивались с водоворотом, забивая уши и ноздри. Фюмроль задыхался и почти потерял сознание, когда его, обессиленного и оглушенного, выбросило на утрамбованный приливом жесткий песок.

Отдышавшись, он вытряс из ушей крупинки кварца и встал на нетвердых ногах. Горизонт покачивался перед ним, словно он находился в кабине самолета. Кое-как добрался до ржавого корневища вывороченной пальмы и присел на заиленный ствол.

Весь берег был усеян трупами. Дождь хлестал по защитным мундирам, неестественно вывороченным рукам, продолжавшим сжимать оружие, заливал широко открытые остекленевшие глаза. Пенистые языки слизывали песок с мокрых армейских ботинок. Повсюду вперемешку с кокосами валялись гранаты и стреляные гильзы. Берег лениво всасывал в себя стабилизаторы неразорвавшихся мин, жестянки с патронами, обрывки пулеметных лент. Вывороченные разрывом кратеры были заполнены мутной водой, в которой барахтались крабы. Комки окровавленной ваты и безобразные клочья разорванных тел привлекли белоголовых грифов, которые, несмотря на дождь, уже терзали добычу, зорко и ненавидяще оглядываясь по сторонам.

Пальмы со срезанными верхушками помогли Фюмролю определить направление огня. Берег был обстрелян из леса, возвышавшегося над зарослями молодых кокосов у речной излуки, отрезанной от моря полосой дюн. Там, среди зазубренных сабель дикого ананаса, лежало еще больше японских трупов, чем у моря. Солдаты были без пилоток. Белые хасимаки смертников красноречиво говорили об их презрении к смерти. Они совершили «таи атари», добровольно принесли себя в жертву. Приняв на себя огонь первой линии английской обороны, они умостили дорогу новой волне, которая ворвалась в лес, чтобы навсегда остаться на минном поле.

Индийские солдаты, лежавшие в мокрых траншеях, не ожидали столь неистового, самоистребительного штурма: вместо того чтобы залечь перед опутанными колючей проволокой минными заграждениями, японцы бросились в атаку. Не успевала осесть поднятая взрывом земля, как в дымящуюся воронку прыгал новый самоубийца в белой повязке, чтобы взлететь на воздух на метр ближе к английским дзотам. Так шаг за шагом, по горячему праху товарищей, смертники прорвали первую линию обороны и приняли штыковой бой.