Том 8. Лети, корабль!

Ведь неискушенный, незнакомый с армейским и флотским укладом человек может и впрямь поверить В. Конецкому, чей взгляд приметил в военной среде лишь неудачников, забулдыг, безвольных, тупых, невежественных людей. Автор видит все только в мрачном свете, все чернит — от солдата до маршала…“

Вскоре после этих публикаций редакция журнала „Нева“, отклонившая рукопись „Соленого льда“, подала на автора в суд, полагая, что он нарушил договор, заключенный с журналом, и требуя вернуть аванс, полученный при подписании договора на рукопись. В иске к автору редакция заявила, что предоставленная к публикации рукопись меньшего объема, чем предусматривал договор, и сдана она была с опозданием.

Аванс был пропит и отдавать было нечего.

Суд состоялся в здании Городского суда на Фонтанке. Журнал представлял зам. главного редактора Кривцов.

Я работал в меру своих способностей и на том материале, который мне давала жизнь. 18 мая 1965 года получил заключение Редакционной комиссии. Рукопись отклонялась полностью и целиком. Редакция считала ее „печатание нецелесообразным“. Что-либо исправить, вычеркнуть, сократить или дописать не предлагалось. Тогда я понял, что договор мой с издательством можно считать расторгнутым. В ноябре из письма Кривцова я узнал, что издательство хочет перезаключить со мной договор на любое другое мое произведение, чтобы перекрыть аванс. Я отказался. К этому времени моя рукопись была напечатана в „Знамени“ (№ 9-10), — я считал, что договор с „Невой“ расторгнут еще в мае. Кстати, в „Знамени“ моя рукопись была опубликована с некоторыми сокращениями и без переделок. Я считал, что согласно авторскому праву, единственным основанием для истребования с меня аванса, может быть недобросовестность моя в той рукописи, которую я представлял. Меня упрекали в том, что я не описал места, в которых побывал, что не дал портреты моряков-перегонщиков, передовиков. Для того, чтобы написать эту рукопись, мне пришлось сделать очень тяжелый рейс из Ленинграда до Салехарда, на который я затратил около восьми месяцев. Мне не ясно, почему издательству потребовались портреты передовиков-перегонщиков. Я написал портрет своего друга Славы, погибшего на подлодке. И портрет Кобылкина — хорошего, чистого человека. Об этой главе было сказано, что она надумана, вываливается из общего тона и т. д. Оставлю в стороне вопрос, что понимать под понятием „портрет“. Но в любой рукописи — основным портретом является портрет того, от имени которого ведется рассказ. А люди, которые тебе встретятся впереди, не всегда соответствуют твоему творческому кредо.

После публикации рукописи в „Знамени“ я узнал, что она переведена в Москве на французский язык и вышла огромным тиражом. А наиболее спорная глава „Невезучий Альфонс“ опубликована в США в журнале „Советский Союз“, издателем которого является советское правительство.

Для меня меркантильный вопрос — должен ли я возвращать журналу аванс или нет — это только начало большого разговора об авторском праве и бессилье любого автора перед редакциями. Считаю, что истинная причина отказа журнала печатать мою рукопись — перестраховка.

Суд В. Конецкий выиграл. Отдельным изданием книга „Соленый лед“ вышла четыре года спустя. Журнал „Советский Союз“ из Америки привез Андрей Вознесенский.

ИЗ ПИСЬМА ГАЛИНЕ ДОЛМАТОВСКОЙ

Галя, любовь моя! Когда ты испускала вопль о помощи, я рулил вдоль Адриатического моря по горной дороге или смотрел стриптиз.

3 сентября я в роли спецкора убываю в Архангельск, а потом в Арктику на „Воровском“, который первый раз в истории тащит туристов к белым медведям.

Я очень надеюсь, что ничего с тобой серьезного не произошло. Вот если бы я с тобой когда-нибудь согрешил, то от твоей телеграммы уехал бы даже не в Арктику, а в Антарктиду. Мужчины-грешники боятся таких телеграмм больше, чем медведей любых раскрасок.

Суд я с блеском выиграл, но никто, конечно, ко мне и близко не подошел — боятся портить отношения с главным редактором Поповым.

Целую лапу! Привет всем!

Виктор Конецкий. 30.08.66.

В редакцию журнала „Звезда“.

Ответ на замечания редакции, сделанные на полях моей рукописи „О поездке в Новосибирск“ [30].

Мой текст: „Я тогда впервые не только понял, но и почувствовал, что мир стоит на угрозе глобальной смерти“.

Замечания: „Это глубоко реакционная концепция“.