Том 8. Пьесы 1877-1881

Флор Федулыч. Это ничего-с. У нас простые люди говорят: палка на палку нехорошо, а обед на обед нужды нет.

Глафира Фирсовна. Да я и не откажусь лишний раз пообедать; беда не большая, стерпеть можно. Совсем не обедать нездорово, а по два да по три раза хоть бы каждый день бог дал.

Флор Федулыч. Покорнейше прошу садиться.

Глафира Фирсовна. Присяду, присяду, окружила-таки я нынче Москву-то.

Флор Федулыч. Я сам только сейчас вернулся.

Глафира Фирсовна. Видела я, батюшка, вас, видела, я только от Юлии Павловны, а вы к ней.

Флор Федулыч. Да-с, сегодня я ей визит сделал.

Глафира Фирсовна. И поговорили-таки с ней?

Флор Федулыч. Говорил-с; но разговор наш был без результата.

Глафира Фирсовна. А я таки допыталась кой до чего, тайности ее выведала.

Флор Федулыч. Надеюсь, что вы от меня ваших сведений не скроете.

Глафира Фирсовна. Батюшка, да что мне скрывать-то, с какой стати! Вот еще, была оказия! Что я ей, мать, что ли? Все дочиста выложу, как есть, С чего начинать-то?

Флор Федулыч. С чего угодно-с.

Глафира Фирсовна. Так вот-с, приятель у ней есть и очень близкий.

Флор Федулыч. Так и ожидать надо было.

Глафира Фирсовна. Дульчин он, Вадим Григорьич.

Флор Федулыч. Дульчин-с? Я его знаю-с, в клубе встречаюсь, с виду барин хороший.

Глафира Фирсовна. И я его знаю, года три назад он в одном знакомом доме сватался, так я у него даже на квартире бывала. А теперь захотела узнать покороче; есть у меня одна дама знакомая, она сваха, так у нее все эти женихи на счету. Я с ней в ссоре немножко, семь лет не кланяемся, да уж так и быть, покорилась, — сейчас была у нее. Вот вести какие: жених хороший, живет богато, шику много, на большого барина хватит. «Только, говорит, если с этим женихом в хороший, степенный дом сунешься, так, пожалуй, прическу попортят, за это, говорит, ругаться нельзя, на какого отца нападешь. Другой разговаривать не любит, а прямо за шиньон».

Флор Федулыч. Аттестат не очень одобрительный-с.

Глафира Фирсовна. «Надо, говорит, узнать, на какие он деньги живет, на свои или на чужие, и что у него есть; а это, говорит, я вам скорехонько узнаю».

Флор Федулыч. Значит, надо подождать-с.

Глафира Фирсовна. Чего ждать-то? Пока он ее ограбит совсем? А жениться-то он и не думает, чай; так водит изо дня в день, пока у нее деньги есть.

Флор Федулыч. Что же мы можем предпринять.

Глафира Фирсовна. Вы не мешайте только мне, а уж я похлопочу; разобью я эту парочку.

Флор Федулыч. В таком случае большую благодарность получите.

Глафира Фирсовна. Да разве я из благодарности? Жалеючи ее делается. Конечно, я — человек бедный, вот, бог даст, зима настанет, в люди показаться не в чем.

Флор Федулыч. Шуба за мной-с, хорошая шуба.

Глафира Фирсовна. Ну уж куда мне хорошую! хоть бы какую-нибудь, только, отец родной, чтоб бархатом крыта, хоть не самым настоящим. Как его, Манчестер, что ли, называется. Чтоб хоть издали-то на бархат похоже было.

Флор Федулыч. Для вашего удовольствия все будет исполнено.

Глафира Фирсовна. Что это, я смотрю на вас, вы как будто не в духе?

Флор Федулыч. Неприятности есть-с от племянников.

Глафира Фирсовна. От кого же и ждать неприятности, как не от своих. Который же вас огорчает?

Флор Федулыч. Да все-с. Мотают, пьянствуют, только фамилию срамят. Жена умерла, детей не нажил, как подумаешь, кому состояние достанется, вот и горько станет.

Глафира Фирсовна. Женились бы, Флор Федулыч.

Флор Федулыч. Поздно, людей совестно-с.

Глафира Фирсовна. Что за совесть! Были бы свои наследники.

Флор Федулыч. Это дело такое, что разговор о нем я считаю лишним.

Глафира Фирсовна. Как угодно, батюшка Флор Федулыч, к слову пришлось. Ну, а Лавр Мироныч как поживает?

Флор Федулыч. Лавр Мироныч больше других беспокоит, потому жизнь неосновательную ведет.

Глафира Фирсовна. Ему-то бы грешно: он всем вам обязан; сколько раз вы его из ямы-то выкупали.

Флор Федулыч. На яму он мало обращает внимания-с. Пристроишь его к должности, он человек способный-с, живет год, другой хорошо и вдруг в одну минуту задолжает; когда успеет, только дивишься. И ничего его долги не беспокоят, платить он их и в помышлении не имеет. Хоть бы глазком моргнул-с. Наберет где-то с полсотни переводных французских романов и отправляется в яму равнодушно, точно в гости куда. Примется читать свои романы, читает их дни и ночи, хоть десять лет просидит — ему все равно. Ну, и выкупаешь из жалости. А выкупишь, сейчас расчешет бакенбарды, наденет шляпу набок и пошел щеголять по Москве как ни в чем не бывало.