Том 8. Под крышкой гроба

— Чтобы он убедился, что есть еще порох в пороховнице и он еще может за меня постоять в случае чего.

— В случае десяти кусков, что ли?

— Даже великие адвокаты делятся самым заветным с проститутками, верно?

— А как же? Возьми Мату Хари.

— Вспомни, чем она кончила. Ведь ее кокнули на полном серьезе.

— Все вы. мужики, чокнутые, — заметила Шарман.

— Чокнутые, — повторил я.

— Чепуха, — засмеялась она.

— И я то же говорю.

Мы сидели в кафе, подбирая хлебом остатки яичницы с наших тарелок, и смотрели, как трудовой люд Нью- Йорка спешил на свою первую смену к семи утра. Изуродованное ухо Лейланда Хантера полыхало ярче, чем в тот день, когда его расквасили, костюм был в беспорядке, но настроение ликующее, его распирал смех.

— Ставь на наследстве крест. Дог. Доказал убедительно.

— Я хотел, чтобы у тебя не осталось сомнений.

Он сунул в рот последний кусочек хлеба и откинулся на стуле, счастливый и довольный.

— Вот уж не думал, что старый пердун вроде меня еще на что-то годится.

— Когда это у тебя было в последний раз?

— Не помню.

— Шарман о тебе очень высокого мнения.

— Очень мило с ее стороны. Я ее никогда не забуду. Разве можно забыть эту шелковистую кожу, не изуродованную морщинами. Странно, но мне и в голову не пришло, что я не справлюсь. Теперь я уж не смогу так беззаветно отдаваться своей работе. Между прочим, за все заплатил ты, я так понимаю? Сколько с меня?

— Угощаю. Меня всегда грызла совесть, что я шпионил за тобой и старухой Дубро. А чем все кончилось? — спросил я, смеясь.

— Разошлись, как в море корабли. Через год она вышла замуж за садовника. В те дни купание голышом казалось настоящей оргией.

— Ну, ты хоть чему-нибудь у нее научился?

— К сожалению, нет. Моими учебными пособиями были порнографические улики, которые фигурировали в процессах о нарушении закона о цензуре. Да изредка ко мне приезжают экзотические друзья издалека. Вернемся к твоему делу. Я не совсем глуп, как ты догадываешься.

— Мне не хотелось бы, чтобы врать пришлось тебе, дружище.

— Тебе не придется драться до последнего.

— Почему?

— Следует признать, что ты совсем не тот Дог, которым они привыкли помыкать.

Допив кофе, я попросил счет.

— Думаешь, эта информация будет для них поводом устроить бал в мою честь?

Лейланд Хантер перестал улыбаться, внимательно и серьезно вглядываясь в мое лицо.

— Как ты относишься к советам?

— Смотря чьим. Твой — приму. Открой свой кладезь мудрости.

— Запомни, Дог. Я связан с семьей Бэрринов всю мою жизнь. О моем образовании позаботился твой прадед, он же помог мне открыть свое дело. И все потому, что он и мой отец были верными друзьями. Мой отец погиб, даже не увидев меня. Хочешь не хочешь, но это мой моральный долг — служить им.

— Ты уже давно оплатил свой долг, адвокат. Только твоя деловая хватка спасла корпорацию Бэрринов во время кризиса; твое предвидение помогло им нажить миллионы на войне, а твой талант — источник их неизменного процветания.

— Так было, пока был жив и всем заправлял твой дед. Когда старик стал сдавать, семейство мигом повернуло все по-своему. Я был последний из могикан, мое мнение выслушивалось, но не принималось во внимание.

— Так чего же ты надрываешься, Могучий Охотник[2]? Ты же сам величина. Корпорация Бэрринов — игрушка по сравнению с управляемыми тобой объединениями. Правда, чертовски большая, но все же игрушка.

— Я тебе сказал. Это мой моральный долг.

— Хорошо, пусть так. Я жду твоего совета.

Я попросил официантку принести еще кофе. Похоже, лекция предстояла длинная.

— Помнишь аварию, которая приключилась с твоим двоюродным братом Альфредом на его гоночной машине?

Я опустил куски сахара в кофе, и они булькнули, отдаленно напомнив мне звук ломающихся костей.

— Не было никакой аварии. Мелкий пакостник наехал на меня специально. У него — гоночная машина, а у меня— старенький велосипед. Он съехал на обочину, чтобы сбить меня, и, если бы я не успел спрыгнуть в сторону, дело закончилось бы чем-нибудь похуже, чем сломанная нога.

— Он сказал, что его занесло на щебенке.

— Брехня. Ты и сам знаешь. — Помешав кофе, я попробовал. Так и есть — пересластил. — Чудно, но тогда я больше расстроился из-за велосипеда, чем из-за ноги.

— Помнишь, что ты отмочил, когда вышел из больницы?

Я чуть не прыснул со смеху. Во время фейерверка в День независимости я спер сигнальную авиационную ракету и приспособил ее под днищем его машины. Взорвавшись, она пробила сиденье, и потом, наверное, целый месяц у Альфреда не заживала задница.

— А ты откуда знаешь? — спросил я.

— Я же юрист, у меня пытливый ум. Навел справки, нашел свидетелей. Не составило труда связать какого-то мальчишку и пропавшую пиротехнику.

— Стоило тебе сказать, и меня бы зажарили живьем.

— А зачем? — У него в глазах искрился смех. — Честно говоря, Альфреду досталось поделом, и месть была весьма оригинальная. Думаю, он к тебе больше не приставал?

— Напрямую нет. Находил другие способы.

— Ты их всегда игнорировал.

— С меня нечего было взять, а у Альфи имелось что терять.

— И здесь мы переходим к Дэннисону.

— К этому змеенышу, — ухмыльнулся я.