Том 8. Повести и рассказы 1868-1872

Относительная легкость работы Тургенева над рассказом: сравнительно небольшое число поправок, переделок и вставок на полях — объясняется, вероятно, тем, что в его основу легли события, давно поразившие своей необычностью писателя. Наиболее значительны следующие дополнения, внесенные в текст на полях рукописи (страницы — по нумерации Тургенева):

1. К с. 10: — «Ты разве не знаешь, что про нее Милонов-стихотворец сочинил — А ты — Аграфена!» (см. с. 46). Стихотворение, которое в тексте повести приписывается Милонову, очевидно, было, как можно судить по черновому автографу, стилизацией, принадлежащей самому Тургеневу. Строке: «Не бренным тления кумиром» в рукописи предшествовала строфа, не вошедшая в окончательный текст:

Жена ся есть превыше чина
Пред коей петы словеса,
Подобье ангельского крина
Утехой полнит очеса.

Первый, третий и четвертый стихи этой строфы несколько раз переделывались. При переписывании Тургенев исключил эту строфу. В черновом автографе после первой строфы идут слова: «или еще» — и затем — вторая строфа, вошедшая в окончательный текст. Она возникла тоже после некоторых поисков. Так. Например, вместо: «Не бренным тления кумиром, не амаранфом» — было: «Не бренным зодчества кумиром. Не полифеем».

2. На полях с. 11 внесего описание природы и чувств одного из героев: «Солнце пекло — Огурец встряхнулся, оживился» (с. 47–48).

3. На полях с. 13 вписано: «Вы не глядите на меня — ложись да помирай» (см. с. 49). Эти слова Огурца Тургенев обрабатывал, добиваясь большей выразительности и красочности сказа. Вместо «что я невзрачен есть» было: а.«что я не того» б.«что я будто не того».

4. На полях с. 16 вписаны воспоминания Гуськова о Суворове: «В Варшаву-то на казачьей лошади въехал — Чудаки!» (с. 51). Предшествующей этой вставке фразы: «Ты стоишь не чукнешь — а он туды-сюды» — в черновом автографе нет; она появилась при переписывании.

5. На полях с. 17 вписаны два эпизода: «развязал свои подвязки — все их носили» (с. 52) и «И он брал Прагу — еще более необыкновенные» (с. 52). Вставляя снова упоминания о героизме Гуськова — суворовского офицера, Тургенев тщательно обрабатывал этот текст, искал более точные и эмоциональные слова для выражения своей мысли. Вместо: «Он, со шпагой наголо» в дыму, в пыли — в челе суворовских солдат — трупы под ногами» было: а.«Он георгиевский кавалер при Суворове — кажется, чего ему еще желать? Более необыкновенный…» б.«Он со шпагой наголо, в дыму, в пыли — в челе суворовских солдат шагал и трупы под ногой…»

На с. 18 вписаны характерные, местные выражения: «не соблаговолите ли, не пожалуете ли „още“ — пора в пуньку да под шептуху» с примечаниями к ним (см. с. 53).

На с. 20 вписано: «Он из-за нее, из-за самоё тоё Аграфены Ивановны, с английским милордом Гузе-Гузом на шпантонах дрался — комплимент» (с. 54). Здесь вместо «и английский милорд должон был произнести извинительный комплимент» было: а.«и даже ранил того англицкого милорда» б.«и таковым манером, каковым по самой его милордовой башке и охладить надлежало, как даст тоже, чтобы не успел охнуть. Говорят, однажды, — шепнул Н<аркиз>, — Купидоном она представлять его заставила — ей-богу; нарядила < 1 нрзб.> всего в рыбью чешую, к плечам гусиные перья приставила, и долженствовал он стрелять из золотого лука в сердце, а сердце-то из красного сукна великое сшито было, оно вроде подушки, ей-богу!» Этот эпизод не был включен писателем в окончательный текст рассказа, вероятно, в связи с тем, что он мог ассоциироваться с участием самого Тургенева в любительских спектаклях в Баден-Бадене, которое осуждалось многими друзьями писателя.

Вставки на полях вносят новые черты в характеристику Гуськова и обогащают фон, на котором происходит действие рассказа; они пополняют текст бытовыми подробностями, красочными «местными» словами и чертами, передающими колорит эпохи.

Некоторые выражения, вписанные на полях, над строкой, а иногда и сразу вошедшие в текст, заимствованы из записей, перенесенных на обложку рассказа и ее оборот (см. с. 531–532).

Обработка текста, исправление отдельных фраз, выражений и слов в обеих рукописях, вплоть до прижизненных изданий, шла по линии «нагнетания» подробностей, характерных деталей. Так, в наборной рукописи описание старинных усадеб обогатилось фразами, которых не было в черновом автографе: «посреди которой — пронзительный голосок» (с. 39), «дорога с подушечками мягкой пыли по колеям» (с. 39–40), «и крики гусей с отдаленных заливных лугов» (с. 40), «беловатые протоптанные дорожки бегут от дверей по крашеным полам» (с. 40) и др.