Том 8. Преображение России

— Считал и считаю человека этого ненормальным.

Когда Алексей Иваныч, ставший просто Дивеевым, ходил из угла в угол по пустой и холодной кордегардии, зловонной и полутемной (чуть горела маленькая чадная лампочка), — Макухин приехал с Натальей Львовной в знакомую ему гостиницу «Бристоль», и тут же согласился с нею, что снять надо не один, а два номера рядом: жених и невеста — не муж и жена, — и ничуть не удивило его, что все время она говорила об Илье: раненый, — может быть, уже умер теперь, — и все-таки он — ее бывший жених, такой же, как он теперь, только гораздо более ей знакомый.

Чай пили они в номере Натальи Львовны. Вся полная своей неожиданной встречей с Ильей (и какою встречей!), она имела вид оглушенный… Даже чуть сутуливший ей спину мослачок, который как-то заметил Алексей Иваныч, стал как будто заметнее, вырос за эти часы, — отчего даже и голову подымала она с трудом, и при электричестве сверху, при мягком матовом свете сама точно светилась вся изнутри, и глаза ее казались Макухину иконно-огромными, и бледные щеки фарфорово-неживыми.

Макухин сам налил ей чаю, поставил перед нею сухарницу, но она сидела, охватив колено руками, к столу боком, совершенно о себе забыв… Так много было предположений и вопросов в ней, и все об Илье: куда он мог ехать?.. Откуда?.. Где он жил последнее время?.. Зачем ехал?.. Знал ли Алексей Иваныч, что его встретит?.. Может быть, это даже было условлено… А если условлено, то зачем?.. И правда ли, что Илья был знаком с его женою?.. Не принял ли Алексей Иваныч ее Илью за кого-то другого, — своего?

Макухина удивляла такая масса вопросов: никогда не приходилось слышать ни от кого раньше такого потока, такого водоворота слов и совершенно не о деле (не считал, конечно, этого «делом» Макухин). Очень сложный, кропотливо вышитый женский мир подошел к нему так близко впервые. Раза два он было решился напомнить ей, что чай остынет, но она его не слышала. Потом он вылил ее холодный стакан в умывальник, налил ей горячего чаю и придвинул сухарницу еще ближе к ней, но она не заметила и этого.

Она говорила (в который уже раз!):

— Хорошо, я допускаю, что Алексей Иваныч (у него уж это в манию обратилось!), что он мог узнать об Илье от кого-нибудь… Могли дать ему телеграмму: «Илья выезжает завтра (например) туда-то»… Кто-нибудь у него следил за Ильей… Но почему же вчера он мне не сказал?.. Почему не сказал?.. Мямлил что-то такое и не сказал самого важного!.. И уехал!.. Так неожиданно!.. Ведь только что приехал от Ильи и опять уехал!.. И хоть бы имя мне сказал когда-нибудь, — я бы по одному имени догадалась!..

— Илья — имя простое, — у всякого может быть, — заметил Макухин и добавил спокойно: — Опять чай ваш застынет!..

— Он мне говорил о каком-то месте, — вспомнила Наталья Львовна. — Будто искать ездил место себе, а это он его выслеживал, Илью… И так долго помнить: шесть месяцев!.. Бесчеловечно! Конечно, Илья не обращал внимания, я его знаю… Ну, скажите, — разве же он не мог уйти?.. Заметил, что он — здесь же, на том же вокзале, — и уйди!.. Просто, — встань и уйди…

— Там около него старик один хлопотал, — как будто я его где-то раньше видел, — вставил Макухин, выпивая уже четвертый стакан.

— Старик?.. Я не видала… Доктор, должно быть… А может быть, он умирает теперь там в больнице, умирает, а мы здесь сидим!.. Может быть, умирает он!..

Так много тоски было в ее голосе и особенно в огромных неплачущих глазах, что Макухину стало очень неловко, и он застенчиво отставил свой недопитый стакан и сказал угрюмо:

— По телефону справиться можно… Позвонить в больницу, — должны справку дать…

— Можно?.. Разве можно?.. Куда же звонить?.. И дадут справку?.. Кого же вызвать? — очень заволновалась она и вскочила.

Макухин посмотрел на свои золотые часы (серебряные, рабочие, он оставил дома, а сюда взял праздничные, золотые):

— Десять часов уже… Пожалуй что поздно…

— Поздно?.. Как поздно?.. Почему?.. Неужели поздно?.. А вдруг он умрет?..

— Умрет — воля божья… Другое дело, если бы мы помочь могли…

Однако Наталья Львовна уже накинула на шею вязаный белый платок.

— Телефон там внизу… Я видела… Как же я не подумала раньше?.. Ведь видела!.. Я сейчас…

И выбежала быстрее, чем Макухин мог придумать, как отсоветовать это. Он постоял немного около стола, думая, идти ему за нею или не надо; решил, что не идти неловко, можно обидеть этим, и, уходя, запер номер и ключ взял с собою. Но пока он медленно спускался вниз, Наталье Львовне уже ответили из конторы больницы, что там не знают.

— Говорят: «Тут хозяйственная часть»… Говорят: «Повесьте трубку!» — пожаловалась ему она.

— А если завтра утром поехать туда? — подумал вслух Макухин.

— Да-да — мы поедем, поедем завтра!.. Утром чтоб непременно поехать туда!.. — приказала она.

И мимо коридорного они подымались по лестнице рядом, и она говорила:

— Разве в больнице только один телефон?.. Это мне какая-то дура на центральной дала не тот номер… Но завтра надо встать раньше, и мы поедем… Он не умер, нет!.. Я бы непременно почувствовала, если бы он умер!..

А у дверей своего номера она сказала Макухину: