Том 8. Преображение России

— А-а, денег нет, это — другое дело, другое дело… — успокоился Безотчетов. — Я вам в таком случае выдам жалованье вперед… Хотя, впрочем, до дня выдачи жалованья осталось и вообще-то не так много уж… Вперед дам, да, но только… только мне хотелось бы вас предупредить (тут он очень понизил голос и поглядел на дверь), на суде чтобы вы взяли себя в руки и вели себя как следует, — вот что! Как следует, — понимаете? Чтобы этого там шатания у вас никакого… вы меня понимаете? Вы там спросите у юриста в суде, что вам можно говорить, а чего нельзя, а то… по неопытности, конечно, скажется у вас вдруг что-нибудь этакое… одним словом, совсем не то, что полагается говорить, и… того… Ведь это же окружной суд, — судебное ведомство, а не то, чтобы мы, грешные! Мы что? Частные лица, а там — проку-рор! Там вам всякое лыко в строку поставят!.. Я это вам в ваших же интересах говорю, вы понимаете?

И, говоря это, смотрел Безотчетов насколько сумел проникновенно. Но Матийцев думал в это время о выходке Яблонского, которой не мог себе объяснить, и он только пожал плечами, не найдя никаких слов для успокоительного ответа своему заботливому начальнику.

Двое шахтеров, которых должен был взять, как своих свидетелей, на суд Матийцев, были Афанасий Гайдай и Митрофан Скуридин, — оба уже немолодые и на любой взгляд средней силы каждый. Не только Матийцев, но и всякий другой, при виде их рядом с Божком, сказал бы уверенно, что справиться с ним им только двоим было бы никак нельзя. И когда на линейке ехал с ними и Дарьюшкой Матийцев на станцию, Скуридин, человек рыжебородый и подслеповато моргающий, говорил об этом так:

— Безусловно я его, этого коногона нашего, ка-ак схватил, значит, за ворот, то от вас, господин инженер, я его дернул назад, — безусловно это… А тут еще и Панас со своей стороны безусловно… то же самое…

В поддержку ему Афанасий Гайдай, с усами, может быть, черными по натуре, но запыленными и поэтому мышиного цвета, безбородый, со слезящимися от дневного света глазами и белым, в виде подковки, шрамом пониже правой скулы, говорил скрипуче:

— Эге ж… Я его тоже, своим чередом, уфатил за руку, — ну, вижу, дуже здоровый, так я давай тоди гаркать у викно: «Гей-гей! Ось сюды, хлопци! Ось сюды!.. Гей-гей!..» Ну, тут уж он почул, той Божок: «Эге! Зараз, мабуть, десять, або двадцать хлопцив прискочут, тоди вже квит!» От тоди той злодий себе на испуг и взяв!

Но Дарьюшка не захотела уступить Гайдаю спасительного крика и перебила его голосисто:

— Тю-ю, люди добрые! Глядите вы на него, — он кричал в окно! Так это же я кричала что есть мочи, а то ты-ы! А на чей же крик и вы-то оба влезли, как не на мой? А я, как вы влезли, от дверей прямо к окну, и прямо я всю душу свою в крике извела, а не то чтобы тебя из-за моего крика слышно было на улице!

Кучер линейки, Матвей Телепнев, человек рассудительный и серьезный, что свойственно кучерам, слушая их, обратился к Матийцеву:

— Как ежель на суде они так вздориться между собою станут, то какие там многие люди, пожалуй, смеяться зачнут.

В городе, когда он до него добрался, Матийцев нашел номер в гостинице «Дон», которая была попроще другой, «Южной», где все номера были уже заняты судейскими. «Дон» приютил и тех, кто был вызван сюда повестками по нескольким другим делам. Когда стало известно Дарьюшке, что судиться здесь будет довольно много народу, она повеселела и даже к судейским чиновникам прониклась уважением:

— Все ж таки не зря они с кокардами на картузах ходят: порядок наблюдают. А без них, действительно ведь, как же можно? Без них, значит, один другого колошматит, и ничего тебе за это… Хорошее тоже дело, нечего сказать!

Матийцев приехал сюда накануне того дня, когда должно было рассматриваться дело Божка; его же личное дело, — обвал в шахте, — почему-то назначено было еще через день.

Найти дом, в котором должны были судить его и Божка, Матийцеву было нетрудно: он был едва ли не самый большой в городе — двухэтажный, кирпичный, под зеленой железной крышей — и занимал полквартала своей усадьбой. В этом доме, кроме камеры мирового судьи, где теперь расположилась выездная сессия, помещались еще и полицейское управление, и казначейство, и городская управа, — вообще все почти уездные «присутственные места». У входа в суд он увидел дежурного околоточного надзирателя, годами едва ли старше, чем он, с телом пока еще худощавым, но с совершенно круглым лицом, на котором так плохо росли усы белесого цвета, что издали их почти не было и заметно.

«Какое бабье лицо!» — подумал, подходя к нему, Матийцев и спросил:

— Выездная сессия, мне сказали, здесь… Здесь ли?

— Так точно, — с большой готовностью ответил околоточный, приложив к козырьку руку. — А вы, позвольте узнать, приезжий?

— Да, получил повестку… Слушаться будет мое дело… Моя фамилия Матийцев… инженер Матийцев.

Невольно как-то вырвалось у него это, но околоточный вдруг улыбнулся и прикачнул головой: