Том 8. Рассказы, повести, 1892–1894

В самом начале 90-х годов, т. е. в то время, когда была опубликована повесть Чехова, только в нелегальной печати и в заграничных изданиях появлялись работы, в которых давалась глубокая и объективная оценка исчерпавшего себя к этому времени героического этапа революционного народничества. В. Засулич в статье «Революционеры из буржуазной среды» писала: «Упадок движения в восьмидесятых годах не может быть приписан одной ловкости полиции — в нем играла несомненную роль и нервная усталость интеллигенции. Но еще бесконечно большую роль в утрате самими революционерами прежней бодрости и увлечения играло, конечно, ослабление теоретической, идейной основы движения» («Социал-демократ», Женева, 1890, № 1, стр. 78). «Терроризм как система отжил свой век и воскресить его невозможно», — утверждал в 1893 г. С. Степняк-Кравчинский (С. Степняк-Кравчинский. Соч., т. 1, М., 1958, стр. 549). Вера Фигнер писала в своих воспоминаниях о том настроении одиночества, которое испытывали революционные народники в середине 80-х годов (В. Фигнер. Полн. собр. соч., т. 2, М., 1932, стр. 22).

Все это, несомненно, было вызвано узостью теоретической платформы народников, представлявших на себя «группу интеллигентов, а на деле сколько-нибудь широкого, действительно массового революционного движения не было» (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 12, стр. 365).

Такова была та общественная атмосфера, которая сложилась в России к 90-м годам и которую глубоко переживал и Чехов, постоянно говоривший в своих произведениях о необходимости пересмотра тех идеалов и программ прошлого, которые оказались несостоятельными.

4

«Рассказ неизвестного человека» при своем появлении вызвал большой интерес читателей.

Г. М. Чехов писал Чехову 23 марта из Таганрога: «Читают его нарасхват и „Русс<кую> мысль“ берут с бою…» (ГБЛ).

Однако идейное содержание повести было понято далеко не всеми. Свидетельство этому — письмо, полученное Чеховым в 1893 г. от «читающего кружка» со станции Ярцево, Московско-Брянской железной дороги, и подписанное Н. Ф. Забелло. «На днях только нам удалось прочесть Вашу повесть „Рассказ неизвестного человека“, — говорилось в письме, — и несмотря на все удовольствие, которое мы получили от прочтении ее, как и всего того, что выходит из-под талантливого пера Вашего, тем не менее мы остались под неприятным чувством полной неудовлетворенности того рассказа, как чего-то недосказанного и невыясненного». Автор письма находит, что поведение «неизвестного человека», его планы и намерения не объяснены Чеховым и поэтому вызывают недоумение. Письмо оканчивалось просьбой к Чехову — «внести побольше света в эту темную историю» (ГБЛ). Как видно из письма Н. М. Ежова Чехову от 16 апреля 1893 г., «сильно не одобрил» повесть А. В. Амфитеатров (ГБЛ).

Высоко оценил «Рассказ неизвестного человека» И. И. Горбунов-Посадов. В марте 1893 г. он писал Чехову: «… в общем впечатление очень сильное. Когда мы покончили, — кроме слез, стоявших на глазах при конце, у меня поднялось в душе радостное чувство — чувство радости за нашу литературу, потому что она вовсе уж не так сиротлива, как все казалось, когда в ней живут и растут такие силы, как Ваша. Чувствуешь, что Вам уж один только шаг до создания такого, что взволновало бы и осветило бы сильным дыханьем вялую общественную суету» (ГБЛ). «С большим удовольствием прочитал „Записки неиз<вестного> чел<овека>“», — писал Чехову П. А. Сергеенко 27 марта 1893 г.

Толстой, беседуя с Г. А. Русановым 2 апреля 1894 г., сказал, что «Рассказ неизвестного человека» — «плох» (Н. Н. Гусев. Летопись жизни и творчества Льва Николаевича Толстого. 1891–1910. М., 1960, стр. 130). Впоследствии Толстой изменил свое мнение о повести. По свидетельству Д. П. Маковицкого (дневниковая запись от 30 марта 1907 г.), Толстой заметил, что в том же томе, где напечатана очень понравившаяся ему «Попрыгунья», «еще хороши: „Черный монах“ и „Записки неизвестного человека“» (ГМТ; Н. Н. Гусев. Летопись жизни и творчества…, стр. 582).