Том 8. Статьи, заметки, письма

A propos о журналах. Сейчас прочел я в газетах указ о пересмотре законов печати! Дай бог, чтобы комиссия не сходила с той степени свободы печати, какая была уже дана и какою довольствовалась наша литература и общество и при которой, за исключением мелких и неизбежных волнений во всяком деле, никаких пертурбаций не было! Печать выполняла свое дело замечательно тихо и благородно, сильно помогая правительству в его делах. Состав комиссии, кажется, прекрасный. Про князя Урусова говорят много хорошего; Похвиснева, Турунова я знаю лично – это знающие и опытные люди – и все, кажется, таковы. Но боже мой! Зачем там Капнист? Это ленивый, неспособный человек, друг и сподвижник Фукса, этого законодателя и дипломата из Фонарного переулка, – и Фукс, конечно, косвенно будет тут гадить!

Фуксом запахло – это скверно, ибо сам Капнист без него ничего не сделает. Но авось общая мудрость и благонамеренность комиссии преодолеют всякое зло! Ах, если б какой-нибудь патриот подшепнул им, чтобы они по возможности оставили печать, как она была, а она была прочно и покойно устроена!

Кланяюсь Вам и Любови Исааковне – и не знаю, когда увижусь – все еще нездоров. Жму Вашу руку.

И. Гончаров.

Письмо Анненкову П. В., <начало января 1870> *

65

П. В. АННЕНКОВУ

<Начало января 1870 г. Петербург>

Прошу повторительно, почтеннейший Павел Васильевич, обратить внимание на то: 1) то ли у меня в статье¹ Волохов, что он есть в книге? 2) то ли я говорю про Белинского и вообще про тогдашних деятелей? 3) нет ли противоречий, пошлых общих мест и т. д.?

Есть ли что-нибудь недосказанное? Может быть, Вам придет на мысль какая-нибудь благая подробность, что-нибудь нужное, благоволите вставить ее. Ненужное же зачеркнуть бы.

Когда будете сообщать это Алексею Дмитриевичу Галахову², попросите у него извинения, что я не присутствую сам: впрочем, если б понадобилось присутствие мое, я готов. Но, вероятно, без меня ловчее и ругать меня.

Вспомните, что я статьею не дорожу, и если она может быть и не быть, то есть ничего не убавит от романа и не прибавит силы, à notre cause commune[137], то есть не в силах защитить правды, искусства и т. д., то лучше ее оставить. Рассудите зрело и беспристрастно. Вы, конечно, даром не заставите меня подставлять лоб, напрашиваясь на напрасную брань в журналах. Раздражение было; нужно ли возобновлять его?

Потрудитесь дать слово par écrit[138] моему человеку о получении рукописи.

Ваш И. Гончаров.

Письмо Анненкову П. В., 19 января 1870 *

66

П. В. АННЕНКОВУ

19 января <1870 г. Петербург>

Я все собираюсь к Вам, почтеннейший Павел Васильевич, но не могу управиться во-время с корректурами, сижу по ночам, поздно встаю утром и не поспеваю до двух часов выйти со двора.

Мне хотелось повидаться с Вами и с А. Д. Галаховым и сказать, чтобы Вы не сетовали на меня за то, что напрасно томил Вас чтением статьи. Печатать ее нет возможности при романе, не вредя сильно последнему, как я все более и более убеждаюсь, хотя я, по Вашим верным замечаниям, исключил все, что сказано было о живописи и вообще об искусстве, а по указаниям Алексея Дмитриевича старался согласить противоречия о Марке Волохове, но не только не согласил, а еще больше потерялся в них.

А хуже всего вот что выходит в результате: статья хотя и сильно спорит с «новыми людьми» в подробностях, но в целом она все-таки выражает какое-то будто оправдание перед ними или объяснение с ними, точно я в чем-нибудь виноват! Зачем: я этого не хочу, или я хотел не этого. Мне со всех сторон говорят, что портрет Волохова просто, без объяснений сильно говорит сам за себя, а гр. Толстой¹ недавно писал, что «кричат против него все те, кто на него более или менее похож». А кричат многие, почти все «новые люди». Нужно ли еще подкреплять его статьей? Против статьи будут более или менее удачно спорить, а против схожего портрета ничего нельзя сделать, как только ругаться и кидать в него каменьями, что и делается. «Вы сделали свое дело», – сказал мне недавно Никитенко и, кажется, сказал правду, а один «Талейран» прибавил, и тоже весьма справедливо, что художники очень дурно делают, что «начинают говорить с публикой не „творчеством“» (он намекал на предисловие Тургенева)² – это не может не относиться и ко мне, хотя цель моего предисловия совершенно противоположна тургеневской.

Вы одобрили в статье несколько страниц, которые и мне нравятся самому, но нельзя же для этих страниц уничтожать силу всей книги. Я только и могу подействовать художественным приемом, а то, что сказано на тех страницах, еще лучше и убедительнее меня (и тоньше) может сказать Катков с братией, да разве Вы с Галаховым, а затем более нет никого во всей литературе, кого бы выслушали, прочли и кому бы поверили новые люди. Над прочими из прежних литераторов они просто посмеются и читать не станут. Вы оба принадлежали к прежнему славному кругу литературы – и новые люди это знают.