Том 8. Статьи, заметки, письма

Да к тому же я стар стал и нездоров. Болезнь нагнала на меня невольную «мудрость» держаться в стороне от всего, даже от литературы, ибо я человек старого времени и по новейшему течению плыть не умею, в молодой толпе роли мне нет, а своих сверстников и единомышленников и пяти человек не соберешь!

Я и сижу в углу, как зверь; в дурную погоду страдаю бессонницей, приливами крови к голове, а во всякую другую вообще – хандрю по старости.

Вот Вам полный и откровенный ответ на Ваш запрос. – Жалею, что не могу принять участия и поздравить Вас, как бы от души желал.

Сердечно кланяюсь Вам и жене Вашей.

Ваш Гончаров.

Письмо Некрасову Н. А., <31 января 1873> *

74

Н. А. НЕКРАСОВУ

<31 января 1873 г. Петербург>

Большое спасибо Вам¹, любезнейший Николай Алексеевич, за присылку «Отечественных записок»; но всего более за отдельный оттиск поэмы. Благодарю и Зинаиду Николаевну², которая, вероятно, любезно участвовала в этом деле.

Между тем к слову – хочу предупредить Вас насчет некоторых слышанных мною на месте и переданных Вам мелких подробностей о житье-бытье героев и героинь Вашей поэмы³. Мне кажется, их надо подвергнуть некоторой ценсуре князя Михаила Сергеевича Волконского⁴, как живого свидетеля, участника и, следовательно, единственный верный источник, потому что я слышал их давно, в толпе, не помню от кого, а о более или менее известных лицах всегда ходит много слухов и анекдотов, проверить которые могут только близкие люди. Поговорите с ним, чтобы не вкралось в характер каких-нибудь неверностей.

Полагаю также, что и ссылаться – в предисловии или примечаниях – можно только или на печатные источники, или на этих же самых близких лиц, то есть князя Волконского и других, еще живых свидетелей. – Все прочие в этом деле никакого авторитета иметь не могут – и потому, если известие окажется неверно, то могут сказать, что их выдумали нарочно. Вон как Бурнашов⁵, говорят, выдумал много пустяков. Поэтому и на меня (как хотели было) – тоже неловко ссылаться, а также и на других, подобных же неблизких людей.

Намек в нескольких строках в моей книге на этих героинь⁶ – такая ничтожная капля, что – ради бога – и не упоминайте о ней. Я привел его на память только как доказательство того, как судьба этих женщин сильно действует на воображение – что я вспомнил о них наряду с другими сильными историческими женщинами, а Вы избрали их судьбу и характеры сюжетом для целой поэмы! Впоследствии другие будут, вероятно, делать из них статуи, драмы и т. д. Это самый благодарный предмет для искусства, а теперь, пока близко, нужно, к сожалению, соблюдать осторожность. Еще раз спасибо – и до приятного свидания.

Ваш И. Гончаров.

31 января.

Письмо Писемскому А. Ф., 18 апреля 1873 *

75

А. Ф. ПИСЕМСКОМУ

18 апреля 1873 г. <Петербург>

Я получил письмо и новую драму Вашу «Ваал»¹, любезнейший и почтеннейший Алексей Феофилактович. Благодарю за то и другое и очень жалею, что не удалось послушать, как вы сами ее читаете².

Полноте смеяться, какой я критик! Если прежде случалось мне судить верно по впечатлениям, то с летами, когда впечатлительность притупела, я перестаю чувствовать достоинства и делаюсь только строг к недостаткам. Поэтому полагаю, что Вы шутя спрашиваете моего мнения, но я не шутя готов бы был похлопотать, сколько от меня бы зависело, о ценсурных затруднениях, если бы таковые и были. Но их вовсе нет: можно предвидеть только (и то едва ли!), что ценсура театральная исключит несколько слов против капитала и купцов, как щекотливый и притом весьма спорный экономический и социальный пункт. Но я думаю, что Вы и сами не погонитесь слишком не только за тем, чтобы остались в драме эти слова о купцах, но и за тем, что и сами купцы останутся на своих местах!

Впрочем, я все-таки справлюсь и уведомлю Вас, когда и как решится допущение драмы на сцену, но и Вас в свою очередь прошу сделать мне два одолжения: 1) Одна из Ваших героинь, в первом явлении, упоминает мое имя: я знаю и привык уже, что женщины смеются надо мной, и прощаю им – ибо они, как дети, не ведают сами, что делают, все пытаясь заглянуть в игрушку, чтоб посмотреть, что в ней и как она играет, – и кончают, конечно, тем, чем дети, то есть сломают ее, – и потом удивляются, что она не играет больше.

Но то женщины; а Вы – за что же в заговоре с ними? Вы же еще – сами такой нервный, мнительный и раздражительный – туда же смеяться? Вы сами по опыту должны знать, что человек – это такая игрушка, у которой, кроме всего другого, есть кровь, нервы, воображение, и что если пошвырять хорошенько эту игрушку, то получишь мало-мало что ипохондрика, а то, пожалуй, и хуже!

Вы скажете, что и у Вас обо мне говорит женщина в драме: да, но это такая же женщина, как те мужики, которых Собакевич продавал Чичикову, то есть «мечта», «не от мира сего», плод Вашего воображения!