Том 8. Сын охотника на медведей. Дух Льяно-Эстакадо

— Робинзона? Хм, да, он тоже там был.

— Естественно, он там был, ведь он — главный герой!

— Главный герой? Послушайте-ка! Тут вы опять ошибаетесь. Главный герой был Кампе.

— Ну, не будем спорить. Собственно говоря, Кампе тоже не на вторых ролях в этом романе, поскольку он его написал.

— Да, но если бы он не был на острове, то не смог бы написать о нем ни строчки!

— Ладно, оставим это, но вот о Понедельнике, Вторнике и Среде я ничего не читал.

— Главная причина как раз в вашей эпидемической невнимательности, с которой вы все делаете. Сдается мне, вы просто-напросто перелистнули лучшие страницы этой книги. Как мог Кампе не упомянуть о трех наипервейших днях недели! От такого бравого парня никто бы не ожидал подобного нарушения хронологического порядка течения времени. При подобном троекратном отсутствии рабочих дней недели он не нашел бы ни одного издателя для своей книги! Но продолжайте же! Так как же вы дальше разыгрывали роль Кампе?

— Охотно продолжаю. Поначалу я немного растерялся, но потом понял, что мне нечего опасаться, ибо мой остров возвышался над берегом, а стало быть, не мог оказаться под водой. В любом случае надо было дождаться утра. И я должен был потерпеть до утра. Естественно, мне не давала покоя мысль о лошади. Если ее смыло потоком, то она погибла, а без нее и мне конец. Не мне вам объяснять, что означает для вестмена потеря лошади в таком положении. Мысленно теша себя надеждой на врожденный инстинкт своей кобылы, я медленно побрел к своему ложу. Неожиданно мне показалось, что впереди промелькнула чья-то тень, исчезнувшая в хижине, но я не придал этому особого значения и снова улегся спать.

Напрасно я не обратил внимание на это обстоятельство, потому что в хижине-то был не кто иной, как медведь! И его наводнение застигло врасплох. Ладно, решил я, только бы он лежал себе спокойно в хижине, а иначе, как пить дать, произойдет «битва народов», как под Лейпцигом![101] К счастью, он вел себя тихо. Заснуть я уже, конечно, не смог, просто лежал, и в те паузы, когда ветер задерживал дыхание, весь обращался в слух. Вышел ли зверь из хижины? А вдруг мне все это почудилось? Или это не медведь, а другой зверь? В любом случае надо убираться отсюда как можно быстрее. Я взял ружье в одну, а одеяло — в другую руку и тихо пополз к противоположному концу острова, где потом лег таким образом, чтобы постоянно держать хижину в поле зрения. Оставшееся до рассвета время показалось мне вечностью! Наконец, на востоке заалело, и теперь я смог разглядеть остров, поверхность воды и берег. Вот тут я и сделал для себя двойное открытие. Первое — приятное: моя лошадь мирно паслась на другом берегу, с которого я пришел сюда, а второе — не очень: в хижине лежал действительно медведь, задом — ко входу, головой — внутрь. Пока он меня не заметил. Просто чудо, что я находился на другой стороне острова, когда он вылезал из воды! Если бы он застал меня тогда спящим, я бы не сидел здесь и не рассказывал бы нашему Хромому Фрэнку об этом приключении.

— Да, уж, — отозвался тот, — после объятий медведя вам бы только и осталось, что бродить по прерии в виде призрака. В наказание за то, что гимназия не принесла вам никакой пользы! Как же вы дальше повели себя со зверем?

— Весьма учтиво. Я осмотрел ружье, проверил, заряжено ли оно, и вежливо представился зверю: тихо подошел к хижине и воскликнул «huzza![102]». Но этот малый спал крепко. Похоже, он очень устал — кто знает, сколько времени он спасался от воды и боролся с бурей! Услышав все же наконец мой голос, он лениво развернул свою башку и попытался подняться, но тут же получил две пули. Конечно, так уложить зверя — вовсе не подвиг. И Боб смог бы это сделать.

Негр сидел в кругу вместе со всеми. Он так часто слышал немецкую речь от своих хозяев, что, даже когда не понимал ни единого слова, улавливал все же смысл произнесенных фраз.

— Ох, ох, — запричитал он. — Массер Боб быть очень хороший вестмен! Массер Боб быть храбр. Он не бояться медведь. Если Массер Боб снова увидеть зверь, он тотчас поймать его голыми руками!

— Превосходно! — согласился Джемми. — Итак, первого зверя, которого ты увидишь, поймаешь голыми руками.

— Yes, yes, масса.

— Даже медведя?

— Если первым быть медведь, значит — медведь! Массер Боб свернуть ему шея!

Он распростер свои огромные длинные руки, растопырил пальцы, бешено завращал глазами и оскалился, наглядно показывая, как он бросится на хищника. Все это выглядело комично и вместе с тем по-настоящему страшновато, казалось, будто он готов проглотить любую живность со всеми ее потрохами, и немедленно.

— Может, ему повезет и первым будет опоссум, которого он, пожалуй, ежедневно видит во сне, — заметил Олд Шеттерхэнд. — А теперь скажите, мастер Джемми, каким способом вам удалось перебраться на сушу?