Том 8. Театральный роман

Но Елена Сергеевна была неумолима. За эти пять лет совместной жизни она уже столько всего и всякого испытала, что уже ничто ее не могло напугать, а тем более испортить настроение. И она решительно разорвала пакет и достала бумагу, в которой Михаила Афанасьевича Булгакова уведомляли, что Харьковский театр русской драмы намерен взыскать аванс по договору за непоставленного «Пушкина» на том основании, что пьесы нет в списке разрешенных к постановке.

— Ах, негодяи! — только и произнес Булгаков.

Зазвонил телефон. Разговор сначала с Евгением Калужским, а потом с Ольгой Сергеевной затянулся, что казалось, никогда не завершится.

Елена Сергеевна выходила «на минутку» и не слышала разговора. А когда она вернулась, Михаил Афанасьевич с огорчением сказал:

— Как говорится, беда не приходит одна... Марианна явно их выживает, по всему чувствуется, что ей нужна комната, которую так любезно подарил им Евгений Александрович; твой бывший муж, конечно, замечательный человек, но и он не сможет перечить своей молодой жене.

— Ну и что же? — Елена Сергеевна никак не могла понять, в чем же дело.

— А в том, что твоя прекрасная сестренка с Женей Калужским намерена переехать к нам... Но этого нельзя делать! Как же работать? Это будет означать, что мы с тобой должны повеситься!

— Ничего, не беспокойся, я все улажу. Но что делать с Харьковским театром?

Решили, что прежде всего необходимо написать об этом Платону Михайловичу Керженцеву, который год тому назад, после разгрома «Мольера», просил Булгакова извещать его о всех трудностях, встававших на его творческом пути. Этот вопрос как раз был в компетенции председателя Комитета по делам искусств при СНК СССР.

В дурном настроении Булгаков целый день провозился с этим письмом, которое тут же, как только оно было готово, отвезла в Комитет Елена Сергеевна. «Вечером Мелик с Минной, Ермолинские. Надевали маски Сережкины, хохотали, веселились, ужинали. Две картины “Минина” от Асафьева приехали, Мелик принес их и играл. “Кострома” очень хороша», — записывала поздно ночью Елена Сергеевна.

А на следующий день — снова потерянный день... Несколько дней тому назад Михаила Афанасьевича вызвали в Свердловский военкомат на Кузнецком, вызвали на переучет, вручили уведомление, что нужно пройти комиссию... Восемнадцать лет Михаил Афанасьевич не имеет никакого отношения к медицине, но именно как «лекарь с отличием» он понадобился властям.

25 марта взяли такси и поехали на комиссию, заехали с начала не туда, долго искали Ленинградское шоссе, нашли фабрику «Москвошвей», потом — клуб Воздушной академии, где Михаил Афанасьевич прошел переучет; выдали об этом справку. А что последует за этим? Могут ведь дать и какое-то назначение... Неизвестность неприятна, а медицинский диплом дает ему лишь дополнительные неприятности.

А на следующий день начались предсудебные хлопоты. Прежде всего поехали во Всероскомдрам, посоветовались с юристом Городецким, который ничего утешительного не сказал, не нашел поводов для защиты, сказал лишь, что предстоит трудное дело. И сами знали, что дело трудное и хлопотное, но ведь есть же законы, которыми надо уметь пользоваться. «Вечером были Вильямсы. Опять играли с масками — новое увлечение М. А.», — записывает Елена Сергеевна 27 марта.

28 марта Михаил Афанасьевич поехал в Вахтанговский театр, ведь Репертком давал официальное разрешение «Пушкина» на постановку, театр уже распределял роли, а без разрешения это никогда не делалось. Да, подтвердил Борис Евгеньевич Захава, он видел экземпляр «Пушкина» с разрешением Реперткома; а почему не поместили пьесу в список разрешенных к постановке, он не может понять. Вместе с Михаилом Афанасьевичем попытались найти этот экземпляр пьесы с разрешением, это оказалось невозможным: заведующая архивом выходная. Но Захава видел этот экземпляр и готов выступить в суде в качестве свидетеля.

Приехали снова во Всероскомдрам. То ли позвонили от Керженцева, то ли еще по какой-то причине, но Городецкого словно подменили:

— Надо защищаться! Есть соответствующие статьи для защиты, нужно лишь подтвердить в Реперткоме, что было разрешение...

«А вечером мы с Женечкой (моим) на «Чио-Чио-сан».

У нас были Попов и Лямины. М. А. читал им куски из «Записок покойника».

Поздно ночью М. А.:

— Мы совершенно одиноки. Положение наше страшно».

30 марта Михаил Афанасьевич разбирает архив, размышляет, горько сетует, глядя на десятки вариантов всех своих пьес, перебирает варианты «Александра Пушкина», рукопись пьесы, наброски... Сколько потрачено сил... Спешил к юбилею, а юбилей прошел без него, без его пьесы; хорошо, что есть разрешение на постановку... Но удастся ли выиграть процесс? Хочет быть на суде и Вересаев... «Вечером пришли Оля с Калужским... Говорили о их бедствиях из-за квартирного вопроса.

Жиденькие рассказы о МХАТе — пустяки, мелочи.

— Аркадьев уезжает на днях в Париж. По-видимому, МХАТ едет.